— Меня уволили, — сказала Сьюки.

— Не может быть! Как можно, ты единственное светлое пятно в газете.

— Ну, скажем так, я ухожу сама. Молодой человек, занявший место Клайда, с какой-то еврейской фамилией, не могу ее запомнить: Бернстайн, Бирнбаум — даже и запоминать не хочу, сократил мой некролог, сделав из полутора колонок об Эде два маленьких бессмысленных абзаца; он сказал, что на этой неделе не хватает места, потому что еще один бедняга из местных убит во Вьетнаме, но я знаю, это потому, что ему уже доложили, что Эд был моим любовником, и он боится, что я перейду границы приличий и все станут хихикать. Очень давно Эд дал мне свои стихи, написанные в духе Боба Дилана, и я поместила в статье два его стихотворения. Я не возражала бы, если бы их вырезали, но они убрали даже то, как он основал группу справедливого распределения жилья и что он был одним из лучших учеников класса в Гарвардском духовном училище. Я втолковываю этому юноше: «Вы только что приехали в Иствик и, по-моему, не понимаете, как любили здесь преподобного Парсли», а этот парень из Браун-колледжа улыбается так и говорит: «Я слышал, как его любили», а я говорю: «Я много работаю над своими статьями, и мистер Гэбриел почти никогда не выбрасывал ни слова». Тут этот несносный мальчишка улыбается еще раз, и мне ничего больше не остается, как уйти. И по правде сказать, прежде чем уйти, я взяла у него из рук карандаш и сломала перед его носом.

Александра расхохоталась, радуясь, что у нее есть такая живая подруга, не то что эти злые клоунские маски на стенах ее спальни.

— Сьюки, ты в самом деле так поступила?

— Да, и даже сказала: «Чтоб тебе ноги переломать», — и бросила сломанный карандаш ему на стол. Самоуверенный дурак. Но что мне теперь делать? Все, что у меня есть, это семьсот долларов в банке.

— Может, Даррил…

Все время Александра мысленно была у Ван Хорна, представляя себе его морщинистое лицо с брызгами слюны, и какие-то пыльные углы в доме, ожидающие женских рук, и те мгновения, когда он вдруг после грубого лающего хохота резко замолкал, забывая об окружающем. Образы возникали сами собой, непроизвольно, так бывает, когда едешь по серпантину дороги и одна радиостанция вдруг перекрывает другую. В то время как Сьюки и Джейн, казалось, набирались свежих сил и желаний в ритуальных обрядах на острове, Александра обнаружила, что в своем независимом существовании, по сути, отошла от жизни, без конца возясь с клеем и бумагой, и узы, поддерживавшие ее связь с природой, ослабели. Она позволила своим розам встретить зиму не укрытыми соломой и ветками, не собрала, как всегда, листья в компостную яму, забывала подсыпать корм птицам и не барабанила больше по стеклу, отгоняя от кормушки прожорливых серых белок. Она еле волочила ноги от усталости, это заметил даже Джо Марино и был этим немало обескуражен. Скучная жена является частью брачного договора, но скучную любовницу мужчина не вынесет. Все, что хотелось Александре, так это отмочить свои старые кости в горячей тиковой ванне и преклонить голову на заросший волосами торс Ван Хорна, пока Тайни Том издает трели на стерео: «Жить под солнцем, любить под луной, наслаждаться жизнью!»

— У Даррила забот полон рот, — сказала ей Сьюки. — Город собирается перекрыть ему воду за неплатежи, и он по моему предложению взял Дженни Гэбриел к себе в лаборантки.

— По твоему предложению?

— Ведь она работала техником в Чикаго, а здесь девочка большую часть времени совсем одна…

— Сьюки, прекрасный поступок. А ты не хитришь?

— Я чувствовала, что должна сделать для нее хоть немного, она ужасно милая и серьезная в своем белом халатике. Вчера там многие побывали.

— А что, там вчера была вечеринка? А мне никто не сказал?

— Не совсем вечеринка. Никто не раздевался.

«Возьми себя в руки, — приказала себе Александра. — Ты должна найти в жизни новый смысл».

— Все заняло меньше часа, дорогая, честное слово. Просто так получилось. Там был еще человек из городского отдела водоснабжения, с постановлением суда или чем-то в этом роде. Он не смог найти кран и отключить воду, но не отказался от выпивки, а мы все примеряли его фуражку. Ты же знаешь, что нравишься Даррилу больше всех.

— Нет, не знаю. Я не такая хорошенькая, как ты, и я не умею проделывать с ним то, что делает Джейн.

— Но ты его тип, — убеждала ее Сьюки. — Вы хорошо смотритесь вместе. Дорогая, я правда должна бежать. Слышала, что в «Недвижимости Перли» могут взять стажера, предчувствуя весенний бум.

— Ты собираешься торговать недвижимостью?

— Может быть. Нужно же чем-то заниматься. Я трачу миллионы на зубное протезирование детей и не представляю — почему. У Монти были прекрасные зубы, и у меня неплохие, только небольшой непорядок с прикусом.

— А Мардж нашего поля ягода? Помнишь, что ты говорила о Бренде?

— Если даст мне работу, то она одна из нас.

— Я думала, Даррил хочет, чтоб ты писала роман.

— Даррил хочет, Даррил хочет, — сказала Сьюки. — Если бы Даррил оплатил мои счета, он мог бы иметь то, что хочет.

Когда Александра положила трубку, ей показалось, что стали появляться трещины там, где какое-то время все выглядело превосходно. Она поняла, что отстала от жизни, ей хотелось бы, чтоб ничто не менялось, скорее, всегда повторялось, как в природе. Все та же путаница ядовитого плюща и виргинского вьюнка на покосившейся стене у края болота, та же блестящая разноцветная галька на дороге. Как прекрасны и как ужасны эти камешки! Они лежат вокруг миллиарды лет, не только обкатанные до округлости морскими волнами за века, сама их материя взболтана и перемешана вздымающимися горами и постоянным их разрушением, и не единожды на продолжении сменяющихся геологических эпох, горы, покрытые снежными шапками, высились прежде там, где теперь в Род-Айленде и Нью-Джерси заливаемые морской водой болота, а океаны плодили кремниевые водоросли там, где сейчас вздымаются Скалистые горы с вкраплениями окаменелых трилобитов на утесах. В детстве Александру приводили в изумление выставленные в музее минералы, соединенные в кристаллические призмы, слишком яркие, хотя их создала сама природа, лепидолит и турмалин с их царственными названиями, вырубленные из породы, как гигантские искры, застывшие в мешанине земли. Сами гранитные породы вокруг нас изменяются, континенты плывут на базальтовых породах. Временами у нее кружилась голова, она была привязана к этому всеобщему движению, ее сознание обращалось в тонкую пластинку слюды. Казалось, она не просто вращается со всей Вселенной, но вступает с ней в партнерство, сама неимоверно огромная, способная получать снадобья из кипящих сорных трав, а силой мысли вызывать грозы. Она была неотъемлемой частью всеобщего движения.

Зимой, когда листва опала и заброшенные пруды за голыми стволами деревьев, скованные льдом и сверкающие, словно приблизились к дому, а городские огни, прежде укрытые летним покрывалом, светили совсем рядом на комнатных обоях, возникал целый новый мир теней и светящихся прямоугольников, и безжалостная бессонница повсюду вела ее за собой. Силы чаще всего пробуждались в ней по ночам. Клоунские маски возникают от набегающих друг на друга пионов на ситцевых занавесках, их заполняют тени и гонят ее прочь из спальни, в доме слышны детское дыхание — оно словно всасывает воздух насосом — и стоны очага. При свете луны, скупым уверенным жестом пухлых рук (на их тыльной стороне начали проступать пигментные пятна, свидетельствующие о больной печени), она приказывает себе передвинуть на несколько сантиметров влево буфет из древесины клена с волнистым рисунком (он принадлежал бабушке Оза) или меняет местами светильники, тащит лампу в виде китайской вазы, ее шнур извивается и раскачивается позади, как нелепый пышный хвост птицы-лиры, и ставит в другом углу гостиной вместо медного канделябра. Однажды ночью ее особенно раздражал собачий лай во дворе у кого-то из соседей за ивами, и, недолго думая, она пожелала собаке смерти.

Щенок не привык, чтобы его привязывали, и Александра потом запоздало сообразила, что достаточно было приказа невидимому поводку развязаться, и всё — ведьмы, прежде всего, мастерицы по узлам. Aiguillette [46] , при помощи которого они содействуют любовным делам и бракам, вызывают бесплодие у женщин и скота, импотенцию у мужчин и неудовлетворенность супружеской жизнью; узлами они мучают невинных и осложняют будущее. Дети знали щенка. На следующее утро ее младшая, Линда, прибежала домой в слезах — щенок сдох. Хозяева собаки были в недоумении. Когда ветеринар произвел вскрытие, он не обнаружил ни яда, ни признаков болезни. Загадочная смерть.