– - Нет, нет, отче... Што ты духом чуешь, -- я умом не единожды смекал своим... Хоть и не умудрил меня Господь больного много. Вестимо, не пройдет оно так, што позамыслил я новины на Руси завести... Вон, за Никона -- сколько недругов у меня объявилось... За женитьбу мою, гляди -- и вдвое... Ну, да, Бог -- мой покров единый... Стой, пожди малость... Артамон, скажи, там бы Наташе поведали: сюда прошу ее. Вышла бы на часок... Порадуй ее, отче: скажи все про сына про тово, коим мою душу столь порадовал, сердце мое без меры возвеселил... Гляди и царица тебе, как я же, уверует. В любви и у нее станешь, как и у меня же, Симеоне.

– - Не в тим думка моя, -- скромно отозвался монах.
– - Бог глаголет в звездах в своих, в созданиях земных. Я, раб Божий, смиренный инок, глаголю по завету Божию, во славу Его, хоть бы не то милость, а и гнев царский постиг меня, недостойного.

– - Да, вижу, понимаю... Иди же, Артамон, зови скорее...

– - Сам я поведаю, коли поизволишь, государь. Живее то сбудется.

– - И то, и то... Поди, поторопи царицу. Пусть сердце ее возликует... А она што-то за эти деньки приуныла, видел я...

Артамон Сергеевич поклонился и вышел.

Царь, развернув свиток монаха, остановил глаза на астрономическом чертеже, под которым дальше затейливой вязью шло предсказание, гороскоп царевича, который должен скоро явиться в семье царской.

– - А -- што сей за чертеж, отче?

– - То -- начертание планидное и звездное, яко было минулой ночью. От тут Марс, шо воинскими подвигами людские души вдохновляет. На выйшем пути своем он стоит. Супроти Соньця. А ось -- и звезда неведома, внове сияюща. Твоего царевича нерожденного звезда. А тут -- иные планиды...

И Симеон стал излагать Алексею расположение звезд на ночном небе, какое он наблюдал накануне, объясняя попутно возможно понятнее: какое влияние имеет каждое сочетание созвездий и на судьбу живущих, и на тех людей, которые зарождаются под известной планетой или звездой.

Четверти часа не прошло, как явилась царица в сопровождении Матвеева, своих боярынь и молодого постельничего царского, его двоюродного брата по матери, Тихона Стрешнева, с которым особенно подружилась Наталья за веселый нрав и находчивость юноши.

Алексей ласково встретил жену, поцеловал ее, спросил о здоровье.

– - Давно ли не видались, государь, -- што мне деется? Спаси тя, Христос, а мне и все ладно. Пошто звать изволил? Торопит дядя. А чего для -- и не скажет, ишь, скрытный... Вон, Тиша -- тот лучче. Што ни спроси -- все скажет.

– - Ой, гляди, не все, государыня-сестрица. Инова не то тебе, и попу на духу не скажу, -- отшутился Стрешнев.

Но царь, хотя и ласково, однако серьезно прервал разговор:

– - Великое дело объявить тебе надо, друг Наташенька. По то и призвал тебя. Вот послухай, ясенка, што отец Симеон тобе поведает. Писанье свое прочтет.

– - И то -- слушаю, государь. Люблю сама отца честного послухать. А тут, слышь, великое дело. Мне, слышь, уж и не терпится. Поведай скорее, Симеонушка, отец честной.

И, усевшись поудобнее в кресло рядом с Алексеем, она приготовилась слушать.

По мере того, как читал Симеон свой гороскоп, -- целый ряд ощущений промелькнул на открытом выразительном лице Натальи. Сперва оно зарделось, как огнем, румянцем стыдливости. Речь шла о ее будущем ребенке.

Молодая супруга, хотя и воспитанная в патриархальной русской среде, где дети считаются благословением Божиим, все же чувствовала невольное стеснение от мысли, что и она станет матерью. Но сейчас же ею, овладела мощь, уверенность, какою дышало каждое слово монаха. Она так же безраздумно поверила в правдивость предсказаний, как поверил им царь. И ярким, счастливым огнем загорелись глаза царицы. Какая-то сладкая, еще неведомая ей доселе гордость, смешанная с умилением, наполнила всю ее душу.

"Весть благая подана мне... Яко от архангела Деве Марии", -- невольно промелькнуло в уме у начитанной в духовных книгах Натальи.

И, отчего-то побледнев, потупя глаза, стоящие восторгом и слегка расширенные, словно от тайного испуга, ей самой непонятного, дослушала царица до конца чтение гороскопа.

– - Вот, слышь, што буде, -- нарушая наступившее молчание, заговорил негромко царь. И так сказал, как будто уж видел исполненными все предсказания Симеона.

– - Да буди воля Божия, -- негромко отозвалась Наталья также голосом, полным веры и радости...

– - Аминь, -- эхом отдалось из уст всех свидетелей этой важной, загадочной минуты.

Даже беззаботный Стрешнев, привязавшийся к Наталье сильнее, чем к родной сестре, не сводивший с нее глаз и вовсе не расположенный к мистическим настроениям, заразился общим чувством предвидения чего-то большого, непонятного и важного, и сидел тихий, настороженный.

Всем так и казалось, что вот-вот распахнутся небольшие двери в покое, откинется завеса -- и войдет сама Судьба, пронесется перед их испуганными глазами и тоже негромко, но внятно пророкочет: