Шрифт:
Ольга Ротова в Пеггеце тоже со страхом ожидала новостей. В 8 часов за ней пришли: нужен был переводчик. На улице возле пустого грузовика её ждали два английских офицера, утром уехавшие с казаками на «конференцию». Увидев их, Ольга побледнела.
— Где же наши офицеры? — спросила она.
— Они не вернутся сюда.
— А где они?
— Не знаю.
— Вы же четыре раза обещали, что они вернутся, значит, вы обманывали?
Всячески избегая её взгляда, офицер смущенно ответил: — Мы только британские солдаты и исполняем приказы высших офицеров.
Англичане хотели видеть казачьих дежурных офицеров, и вскоре по лагерю было объявлено, что майор Дэвис в 9 часов вечера ждет у себя в канцелярии всех унтер-офицеров с составленными по-английски поименными списками полков и станиц.
В назначенное время все явились в канцелярию, но Дэвиса там не было. Казаки прождали его до полуночи, но майор так и не явился. Такое невезение, само по себе ерундовое, угнетающе подействовало на казаков, которые и без того были в мрачном расположении духа. Решив, что совещание, верно, перенесено на утро, они разошлись по баракам, предварительно выбрав атаманом — взамен исчезнувшего Доманова — подхорунжего Кузьму Полунина, пользовавшегося среди казаков большим уважением.
Ольга осталась одна. Электрическая лампочка погасла, и Ольга попыталась хоть немного вздремнуть в темноте. Но сон не шел к ней, да и вообще в ту ночь в лагере почти никто не спал. В 2:30 её вывел из полусонного оцепенения яркий свет фонарика. Это бы майор Дэвис, он потребовал списки. Ольга объяснила, что казаки ушли спать, не дождавшись его, и майор приказал собрать всех в 8:30 утра.
В назначенное время все снова собрались возле канцелярии. Опять началось мучительное ожидание. Только в 9 часов пришел какой-то английский лейтенант. Хотя с ним был переводчик, он протянул Ольге Ротовой листок бумаги и отрывисто приказал прочитать его вслух. Казаки молча выслушали написанный по-русски приказ:
1. Казаки! Ваши офицеры обманывали вас и вели вас по ложному пути. Они арестованы и больше не вернутся. Вы теперь можете, не боясь и освободившись от их влияния и давления, рассказать об их лжи и свободно высказывать желания и убеждения.
2. Решено, что все казаки должны вернуться к себе на родину.
Затем следовали инструкции: казакам предписывалось беспрекословно подчиняться распоряжениям английского командования.
Звонкий голос Ольги смолк. Воцарилось гробовое молчание. Конечно, все обитатели лагеря уже поняли, что им предстоят тяжкие испытания, но одно дело — понимать, и совсем другое — услышать своими ушами приказ, в котором их спокойно обрекают на смерть, муки и ледяной ад семидесятой параллели… Наконец, из толпы кто-то громко крикнул, что все сказанное об офицерах — ложь, что казаки их любят и уважают и, если только офицеры вернутся, пойдут за ними хоть на край света. Английский офицер, молча выслушав это выступление, отрывисто бросил, что передает казаков в распоряжение майора Дэвиса, и уехал *472.
Сам Дэвис был в это время в Лиенце. На его долю выпала, быть может, самая неприятная миссия, которую когда-либо пришлось выполнять английскому офицеру: сообщить о репатриации женам офицеров, собравшимся в гостинице, где раньше находилась штаб-квартира Доманова. Накануне вечером Дэвис был вынужден солгать Лидии Красновой, но теперь тайное становилось явным — женам предстояло отправиться вслед за мужьями.
Дэвис объявил об этом самым мягким тоном, на какой только был способен; он заверил женщин, что у них нет оснований бояться самого худшего и что, во всяком случае, все сделано для того, чтобы не разлучать их с мужьями. На протестующие крики и слезы Дэвис твердил, что он солдат и должен подчиняться приказам. Однако хороши были те приказы! С трудом протиснувшись сквозь толпу рыдающих женщин, он поехал на джипе в лагерь Пеггец. Здесь казакам уже было известно о выдаче, но все равно Дэвиса ждали мучительные минуты. Ему предстояло взглянуть в глаза тем, с кем его связывали узы дружбы; сознаться, что он лгал, убеждая офицеров в реальности «конференции»; сообщить, что все казаки, хотят они того или нет, обязаны вернуться в СССР. Его искренне поразила безграничность отчаяния казаков, их твердое нежелание возвращаться. Тогда он был молод и последние три года только и слышал, что восхваления героической Красной армии и её гениального стратега маршала Сталина. Именно русские, как он знал, разбили непобедимые дотоле нацистские орды, штурмом взяли Берлин и теперь братались — об этом пресса писала взахлеб — с солдатами союзных войск, когда три армии сошлись в самом сердце Германии.
Ольга Ротова переводила речь Дэвиса. Он сказал, что репатриация состоится 31 мая, то есть через два дня. Полки — Донской, Кубанский и Терский — должны прибыть в боевом порядке, семьям следует держаться вместе. Все будет сделано для того, чтобы они смогли взять с собой свои пожитки, чтобы сохранить распределение по станицам, и вообще — англичане постараются, чтобы в пути они чувствовали себя максимально удобно. Для стариков и больных будут созданы специальные условия.
Дэвис старался, как мог, но ему не удалось убедить казаков, охваченных страхом. В толпе раздались крики, что они никогда не вернутся по доброй воле, многие женщины рыдали, остальные стояли как громом пораженные. Заверения майора Дэвиса, что в пути им будут созданы удобства, прозвучали для них злой насмешкой. «Мало того, что эти англичане — предатели, они к тому же еще и дураки. Или, может, это изощренное издевательство?» — Мнения на этот счет разделились.
Дэвис уехал, объявив, что вернется днем. Вскоре прибыли два грузовика, на которые было велено погрузить багаж офицеров, для передачи владельцам. (Ведь они ничего с собой не взяли, предполагая вернуться в тот же вечер.) Плачущие жены воспользовались случаем послать письма и посылки, но что стало с этими вещами — неизвестно. В то время офицеры уже были в руках СМЕРШа и многие из них уже лежали мертвыми в лужах крови на бетонном полу юденбургского металлургического завода, о чем ни англичане, ни русские в Лиенце знать не могли. Но благодаря этому жестокому, хотя и невольному недоразумению, многие жены поверили, что еще свидятся со своими мужьями.
Погрузив багаж, казаки Пеггеца вышли на площадь с самодельными черными флагами и плакатами, на которых было написано по-английски: «Лучше умереть здесь, чем вернуться в СССР». Когда прибыли грузовики с обедом, казаки отказались от еды. Солдаты, пожав плечами, выгрузили еду и уехали. В 4 часа снова появился Дэвис: он с явной тревогой взирал на черные флаги, плакаты и беспокойную толпу, выкрикивающую угрозы и взывающую к милосердию. Он объяснил, что приказы о возвращении всех русских в СССР приняты на самом высоком уровне и он не может их нарушить. Когда переводчица перевела эти слова, из толпы вышли несколько человек с нансеновскими паспортами в руках. «Мы не советские граждане», — объясняли они настойчиво. Действительно, в документах они значились французскими, итальянскими, югославскими подданными или лицами без гражданства.