– Так все же, как вас величать? – сухо спросил Павел, переходя на иной тон общения. Арестованный понял, что чекист уже начал сердиться, что ему пора либо замолчать, изобразив оскорбленного, либо еще какое-то время «повалять Ваньку», изображая простака, и продолжать отвечать на вопросы, избегая подводных камней.

– У меня простое русское имя – Сергей. Можно Сережа, Серега, Сергуня, Серж. Какое вам больше понравится.

– Я так понимаю, домашние звали вас Серж.

Арестованный понял, что лишь на минуту расслабившись, он своей бездумной болтливостью проиграл чекисту серьезное очко.

– Издалека заходите, – постарался он исправить положение. – К имущему сословию не принадлежу.

– А я вас и не спрашиваю о сословной принадлежности. Вы достаточно образованны, чтобы легко понять, что к рабочим и крестьянам не принадлежите, – все так же холодно сказал Кольцов и несколько тише, но гневно, с некоторой опаской поглядывая на дверь камеры, продолжил: – Меня интересует другое. Почему вы, молодой врангелевский офицер, болтаетесь черт знает где, вдали от фронта, когда решается судьба родины, когда вы должны быть там, где повелевают вам быть долг и присяга.

Арестованный несколько опешил от этой гневной речи чекиста. В его голове что-то перепуталось. Он ничего не понимал.

Мысль изменить тактику допроса возникла мгновенно. Он даже не сразу продумал все до конца. Прикинул: этот молодой белогвардеец, начитавшийся всякой романтической дребедени, уже почти смирился со своим поражением и приготовился красиво, под рыдания барышень, взойти на эшафот или стать под дула большевистских винтовок. Но в романтических сюжетах герой редко погибает. Ему на помощь приходит некто. Он совершает невероятное: хитростью проникает в самые строгие казематы и вызволяет пленника. Вспомнил Кольцов даже Юру с его наивной попыткой освободить его из Севастопольской крепости.

Не поиграть ли Кольцову с арестантом в эту далеко не новую романтическую игру? Ему показался этот путь кратчайшим для выяснения, что за всадники рыскали там, в Знаменских лесах? И почему? Что искали они там? Во всяком случае, есть смысл попытаться. На словесные баталии уйдет много времени, и еще неизвестно, приведут ли они к успеху. А сейчас, когда Фрунзе готовится к решительному сражению, времени тем более не хватает.

Эта игра постепенно так ясно сложилась в голове Кольцова, в ней нашлось место и Ивану Платоновичу Старцеву, которого он все еще не успел навестить, и матросу Бушкину с его мечтой получить в театре хорошую роль, и даже самому Гольдману. На его плечи выпадет самое главное: быстрая и тщательная подготовка этого спектакля.

Сухой, чуть надменный голос Кольцова поставил арестанта в тупик. Он молча пытался выбраться из ступора, в который загнал его этот чекист не столько вопросом о долге, сколько тоном. Он все еще продолжал думать, как чекисту ответить, а Кольцов уже расшифровал затруднение арестованного. Глядя на него заговорщически, он приложил палец к губам и затем провел глазами по стенам: дескать, думай, прежде чем что-то сказать. Здесь слышат даже стены.

Арестованный не сразу его понял.

– За нарушение присяги отвечу не вам, а господу Богу, – чуть надменно ответил арестованный и проиграл Кольцову еще одно очко. Теперь Кольцов точно понял, что он белогвардеец. А арестованный все еще сомневался, действительно ли чекист подал ему знак, или просто все эти движения руки были случайными. Или все это и вовсе ему померещилось.

Кольцов обратил внимание на его растерянность и едва заметно, ободряюще ему улыбнулся. И тут же грубо, перейдя на «ты», сорвался на крик:

– Ну и черт с тобой, болван! Своим чистосердечным признанием ты мог бы сохранить свою никчемную жизнь. Но ты не ценишь хорошее отношение. Сиди, дурак! Думай! Я еще наведаюсь, если ты до чего-то додумаешься! – и чуть тише добавил: – Может, даже сегодня ночью.

И Кольцов снова едва заметно ему улыбнулся, и даже подмигнул, что могло означать: ты не одинок, постараюсь тебя выручить.

Арестант едва заметно, с надеждой взглянул на Кольцова. И Кольцов понял: он принял за чистую монету его игру.

После этого спектакля он резко и сердито толкнул дверь, и так громко, чтобы слышал арестант, сказал ожидавшему в коридоре конца допроса охраннику:

– Молчит, придурок! Пришлю ему Спрыкина! – Кольцов назвал первую же пришедшую на ум фамилию. – Пусть покажет ему, что такое настоящий допрос. Может, станет сговорчивее.

Вернувшись на Сумскую, Кольцов вновь отыскал Гольдмана, чтобы посоветоваться с ним о своей задумке.

– За что я, Паша, тебя люблю! – весело сказал Гольдман. – Ты что-то не только придумаешь, но и начинаешь осуществлять, а уже после, в «свинячий голос», приходишь советоваться. И что интересно, тебе пока везет. Но ведь когда-то везение может и кончиться.

– Понимаете, я понял: обычным способом до этого беляка быстро достучаться не удастся. А время-то идет, – стал оправдываться Кольцов. – Но если я совершил ошибку, скажите, в чем она. Пока еще не поздно исправить.