Он бежит медленно, еще сильнее кривясь на бок и шипя от боли.

Спальня родителей Эдика. Заперта! Дальше…

Они заскакивают в его комнату, в последнюю по коридору. Дверь довольно прочная, из мореного ореха, и (спасибо Эдику, отстоявшему у родителей святое право на личную жизнь) на ней тоже замочек — немудреный, запирающийся изнутри одним движением латунной шишечки — она поблескивает в сочащемся с улицы свете, искать на ощупь не приходится.

Танька запирается, едва ввалившись в комнату, — вовремя — за дверью шаги.

Радоваться рано, преграда хилая — верх двери застеклен. Стекло не сплошное — маленькие разноцветные толстые и мутные кусочки в прихотливо извивающемся деревянном переплете. Прежнему Димке не преодолеть бы эту преграду, но… Припереть чем-нибудь? Она не додумывает эту мысль…

— Свет, дура, свет!!! — задушенно, но достаточно громко хрипит брат, и Танька шарит у дверей в поисках выключателя.

«Телефон, бля, где у него телефон…» — Борис знает, что аппарата в комнате нет, но труба, Эдиков коммуникатор, его не разрешали таскать в школу и большую часть времени он болтался здесь…

Специальный держатель на стене, справа от учебного стола, пуст. Раздолбай херов… Борис лихорадочно сбрасывает со стола кучу наваленной там всячины — бумаги разлетаются по комнате, дорогие игрушки падают и хрустят под ногами — и нет среди них только одной, самой сейчас нужной…

У Таньки, включившей свет, это действие словно отняло последней остаток воли — она стоит у двери, не в силах отойти и помочь Борису в поисках…

Дверная ручка яростно дергается вверх-вниз. Танька сбрасывает оцепенение.

— Димка! Ты меня слышишь?! Очнись, Димка, игра закончилась… Ты слышишь меня?!! Проснись, ты же Димка, ты не Мальчик-Вампи-и-и-ир!!!

Ее голос, сначала трогательно-умоляющий, срывается на бешеный крик… И тут Борис смеется — жутким, квакающим смехом, перешедшим в стон боли:

— Хе-хе-хе-у-уй-а-а, бес… бесполезно… Он слышит только Эдика… а Эдик… хе-хе-ох-х…

Он перебрался от стола к стеллажу и бесцеремонно скидывает с него все на пол. Едва успевает поймать падающий кожаный футлярчик с коммуникатором — взрыв боли от резкого движения не может заглушить радость: сейчас, сейчас, он наберет две знакомые цифры, и все встанет на свои места, все вернется, психа заберут куда следует, через пару недель Эдик выйдет из больницы и с гордостью станет показывать украшающие мужчину шрамы, когда они со смехом начнут вспоминать происшедшее…

Коммуникатор у Эдика навороченный: хочешь — фотографируй, желаешь снять видеоролик — нет проблем, Интернет — легко и просто, гуляешь в незнакомом месте — не заблудишься, система глобального позиционирования всегда укажет правильный путь…

Но самое-то главное: как же по этой хрени звонить?!

«Сука-а-а!!! В вампиров ему играть… Не мог нормальной мобилой обойтись…» Борис безнадежно давит кнопки незнакомой модели, но на экранчике мигает лишь стандартная заставка «Яндекса»… Господи, ну всего-то набрать две цифры, всего прокричать десять слов…

Маленькое витражное стекло влетает внутрь комнаты. Рука с загнутыми крючками-пальцами ползет вниз, к замку…

Танька визжит. Отскакивает от дверей. Борис с размаху швыряет проклятый коммуникатор в окно — ни трещинки. Небьющиеся стеклопакеты, пропади они пропадом…

«Надо напасть, надо напасть сейчас, — мелькает у Бориса мысль при виде руки, с трудом проползающей, втискивающейся в узкое отверстие, — пока он застрял, неужели мы вдвоем…»

Он сам не верит себе и знает, что даже вдвоем они ничего не сделают.

— Кладовка, — выдыхает Танька в ухо жарким шепотом. — Он не найдет, он же ничего не соображает…

Кладовка — не то сильно разросшийся встроенный шкаф, не то чулан-недомерок — набита всяким барахлом. Здесь тесновато, могут стоять рядом двое, самое большее трое. На дверях, цельных и массивных дверях, ровесниках квартиры, — ни замка, ни задвижки…

…Танька жмется к нему в темноте, не обращает внимания на липкую, заблеванную рубашку; он отталкивает ее и шарит руками по стоящему на полу и на полках хламу…

«Подпереть… подпереть дверь… родители совсем скоро приедут… не сожрет же он их четверых разом…»

Под руки попадаются лыжные палки, Борис лихорадочно пихает их в массивную дверную ручку, а в комнате щелкает замок и снова звучат шаги, — удивительно тяжелые для худенького двенадцатилетнего мальчика.

Может, он и не соображал ничего, этот Мальчик-Вампир, но инстинкт привел его безошибочно, прямиком к убежищу…

Дверь содрогается, с потолка сыпется мелкая штукатурная крошка.

«Дергай, дергай, только ручку оторвешь… — успокаивает себя Борис. — Попробуй-ка прогрызть эту дверку… Лишь бы выдержали палки… лишь бы выдержали…»