Монблан
вернуться

Шелли Перси Биши
Шрифт:

Ян Пробштейн

Перси Биши Шелли (1792 — 1822)

Монблан

I.

Нетленная вселенная явлений Несет сквозь разум струи быстрых волн, Мерцает, отражает мрак и тени, Но вдруг сверкнет родник, сиянья полн, – То мысли человеческой исток Едва журчит, как хрупкий ручеек, В густых лесах, среди пустынных гор, Где водопад без устали ревет, Где с ветром борется могучий бор, Где вспененный кипит водоворот, – Река бурлит и рвется на простор.

II.

Долина Арва — мрачная долина, Ты многоцветна и многоголоса, Здесь тени туч летят стремглав с утеса, Паря над бездной, — жуткая картина, И солнца луч скользит над ледником, Который опоясал тайный трон, – Здесь Мощь явилась в образе твоем, Зарницы озаряют темный склон, Как молнии в грозу, и над тобой Нависли сосны мощной чередой, К ним, детям древности, как древле, мчится Ветров бесчисленная вереница, Спеша испить смолистый аромат, Услышать хор могучих песнопений, – Торжественных созвучий древний лад, И, обнимая ширь твоих владений, Простерлись своды радужных аркад, Охватывая быстрое струенье Воздушных водопадов, чьи покровы Скрывают смутный образ: странный сон, Когда угаснут голоса пустыни, Окутывает мир со всех сторон Глубокой вечностью, но вмиг готовы Откликнуться смятению в долине Ущелья долгим громовым раскатом, Его по тропам ты ведешь крылатым, И громыхает эхом котловина, – Наполнена движеньем постоянным, Ты головокружительна, Долина! Казалось, я возвышенным и странным Восторгом был охвачен, и во мне Мечты рождали мысли, но извне Вливалась в разум череда видений, И я в круговороте непрестанном Вбирал незамутненный мир явлений. Дум необузданных крылатый рой То воспарит над мглой, то в тихий грот Волшебницы-Поэзии войдет, Меж духов и меж теней всех созданий Твой призрак ищет, смутный образ твой, Ты в этом гроте всех гостей желанней, Роясь, витают мысли средь мечтаний, Пока назад их сердце не зовет.

III.

Иные полагают, что лучами Далекий мир к душе снисходит спящей, Что смерть есть сновиденье, вечный сон, Видений сонм, числом превосходящий Земных и бренных мыслей легион, При жизни властвующий над умами. Я глянул вверх: неужто в вышине Какая-то неведомая сила Над жизнью и над смертью приоткрыла Завесу? Или вижу я во сне, Как зыблет недоступными кругами Мир сновидений более могучих, Так, что и дух, как облачко на кручах, Трепещет под незримыми ветрами? А надо всем, пронзая свод безбрежный, Монблан стремится ввысь вершиной снежной, Вокруг теснятся гор подвластных цепи, Сверкает ледников великолепье, Ущелья и широкие долины Таят неизмеримые глубины, Как синь небес, ручьи во льдах сияют – Пустыня, где лишь вихри обитают, Да рыщет волк, да устремится ввысь С останками охотника орел, – Ужасный край: высокогорен, гол И мрачен — скалы в небо вознеслись, Везде расщелины, следы крушенья, Не здесь ли древний дух Землетрясенья Учил дитя-Погибель? Может, это – Игрушки их? Промчалось, может, пламя, Как море, над безмолвными снегами? Здесь вечность спит. Никто не даст ответа. Пустыня, твой таинственный язык Сомненью учит нас или такой Торжественной, прозрачной, тихой вере, Что если б человек его постиг, С природой жил бы в мире. Голос твой, Великая Вершина, отменяет Законы лжи и горя — понимает Его не каждый — в столь высокой сфере Лишь тот постичь способен твой закон, Кто сердцем добр, возвышен, умудрен.

IV.

Леса, поля, озера и ручьи, Все, что на чудодейственной земле Живет, и небосвод, и океан, Гроза и дождь, и молния в ночи, Землетрясенье, буря, ураган И сон без сновидений в зимней мгле, Объявший нерожденные цветы, И робость грез, и хрупкие мечты, Незримых почек яростный рывок Из ненавистного оцепененья, Пути людей, их смерти и рожденья, Все, чем владеть могли б они, их труд, – Всем существам, что дышат и растут, Дано родиться и угаснуть в срок. Однако недоступное, в покое Живет Могущество от нас вдали, И этот обнаженный лик земли, И первозданность гор передо мною, – Все учит ум пытливый. Ледники, Как змеи за добычею из нор, Ползут, не торопясь, по склонам гор, Где солнце и Мороз нагромоздили, Как бы в пренебреженье к бренной силе, Громады ледяные — высоки Зубцы и шпили, башни, купола, Незыблемые стены возвела Столица смерти — нет, не город все же: Руинами усеяна теснина, В движенье вечном катится лавина По склонам гор от края небосклона, Гигантских сосен строй встречает с дрожью Лавину льда — там, где прошла она, Земля истерзана, обнажена, Расщеплены деревья, непреклонно Между живым и неживым граница Отодвигается: и зверь, и птица Стремятся прочь, и в страхе человек Жилище покидает навсегда. Стихия сокрушает без труда Следы его трудов, и, взяв разбег, Потоки неуемно мчатся с кручи Из тайных бездн — в долину, чтоб могучей Рекою стать и донести дыханье Далеких и возвышенных краев До океанских вод и в океане Навек смешаться с ревом бурунов, Поток воздушный напитав парами.

V.

Монблан стоит, блистающий снегами, Торжественно-спокойной полон мощи, Даря многообразные виденья, Многоголосьем оглушив долины, Загадку жизни, смерти и рожденья Скрывая в тишине безлунной ночи И в блеске дня, срываются с вершины Сокрытые от глаз людских лавины. Горящие закатными огнями, Пронизанные звездными лучами, Они смиряют буйный нрав ветров, Борящихся в тиши. Храня свой кров, В высоких одиночествах клубится Невинная безмолвная зарница. Монблан! Загадочная Мощь явлений, Повелевающая небесами И ходом наших бренных размышлений, Таится здесь. Что сталось бы с тобой, Со звездами, землею и морями, Когда бы мы безлюдье и покой Представили бездушной пустотой? 1816

Ода небу

Первый дух:

Край безоблачных ночей, Кладезь золотых лучей, Вечный купол над вселенной, Был и будешь та всегда, Беспредельный свод нетленный, Дом извечных Где, Когда, Дивный храм, дворец дворцов, Всех времен обитель, кров Дел грядущих и веков! Землю к жизни ты воззвал, Свет великой жизни дал Сонму звезд в бездонных безднах, И косматые планеты Носятся в пучинах звездных, Ты зажег миры, планеты, Пламень солнц в ночной стихии, Блещут луны ледяные И светила огневые. Даже имя твое свято, Небо, Свет и отблеск света Вышнего, где, как в зерцале, Отразился человек, И тебя обожествляли На земле за веком век Люди, преклонив колени, – Сгинут боги, поколенья, Ты один избегнешь тленья!

Второй дух:

Юных разумов приют, Их мечты к тебе прильнут, Словно мошки льнут к стеклу, Ослепленные зарницей, – Старый мир сойдет во мглу, Воссияет над гробницей Новым светом мирозданье И твое затмит сиянье, Как былой мечты мерцанье.

Третий дух:

Мир! Ты хаосу смешон, Ты из атома рожден – Что есть Небо? И что — ты? Что есть солнца и светила? Вас на миг из пустоты Создала благая Сила – Пыль среди пучин смятенных, Словно капли в тонких венах, Промелькнете во вселенных! Что есть Небо? Сфера, свод – Росы на заре прольет, И, раскрыв глаза, цветок В мире непостижном зрит Раскаленных солнц поток В беспредельности орбит – Миллионы звезд, планет, Оставляют зыбкий след, И, мерцая, гаснет свет. 1819

Видение на море

Это бури разгул. Лоскута парусов Бьются немощно в бешеной пляске ветров, И в ночи непроглядной, как потоп Преисподней, Хлещет сумрачный ливень по воле Господней. В блеске молний чернеет смерчей крутизна: Достают до небес, восставая со дна, И кренятся, как будто обрушилась твердь, Тщатся водные башни ее подпереть И дрожат от натуги. Воды алчно раскрыли Чрево мрачной пучины. В бездонной могиле Смерчи сгинули с ревом глухим. В этот миг Стихли громы и волны. Послышался крик: Эхо вторило ветру. Судно грянуло с кручи И металось по дну, и в грохочущей туче Скрывалось, и, с волны устремляясь отвесной, Срывалось, поглощенное вспененной бездной. И недвижные, немо зияли глубины, И нависли, как стены бездонной равнины, Толщи мутно мерцавших и зыбких зеркал, И, обрушившись россыпью звезд, ослеплял Жутким блеском, сиянием адских огней Грозный шквал, извергались фонтаны смерчей, Вал над валом вставал из кипящей пучины, Пирамидам подобно, взмывали вершины, Полыхали на них огневые зарницы И буравили небо. Готов расщепиться Был, казалось, корабль, и в коловращенье Носился, и, словно землетрясенье С корнем вырвало дерево, бриг затрещал: Вихрь его завертел, и безумствовал шквал. С неба хлынул поток раскаленных шаров, Тотчас мачту обуглив и вмиг расколов. Хлещет в щели погибель. Неживая громада, Словно труп средь песков, что приметы распада Заметают усердно, качалась средь волн. Был уже до краев трюм расколотый полн, — С треском вздыбился палубы нижней настил, Будто лед на озерах весной растопил Зной пустыни. Но кто на другой уцелел? Друг на друге распластаны грудою тел, Как в могиле одной, у фок-мачты лежат Все матросы. Поодаль от страха рычат Тигры, два близнеца, покорились стихии Прежде буйные хищники, ныне — ручные. Кто остался еще на дощатом настиле? Девять долгих недель пролежал в мертвом штиле Стройный бриг. Ярость солнца губила их днем, И, казалось, луна полыхала огнем. Но клубился свинцовый туман в глубине: Вспыхнул мор и пополз, будто порча в зерне, Расползалось повсюду дыхание гнили, В парусиновых саванах к борту тащили Полумертвые мертвых. Свирепствовал мор. И бросали умерших в кишащий простор, Где шныряли акулы и саваны рвали, Словно манной небесною их осыпали, Как Господь иудеев в пустыне. Безлюдно Стало вдруг на борту многолюдного судна, И когда собралось войско туч грозовых, Только семеро их оставалось в живых. Шестерых из них молния насмерть сразила: Почерневших, как мумий, на досках настила Всех отметило Время глумливым клеймом, И засел, будто острая пика, в седьмом Обломок от мачты: на руине — руиной, Словно символ крушенья, он повис над пучиной. Кто еще? Только женщина, что затмевает красой Звездоокое небо, когда над водой Солнце стелет свои золотистые кудри, — Защищая дитя от неистовой бури, Белокурого мальчика держит она, У руля притулившись. Ребенку смешна Ярость грома и моря, при виде зарницы Он хохочет и тигров зовет порезвиться. Радость брызжет огнем из мальчишеских глаз, Скорбной матери взгляд безвозвратно угас. «Успокойся, дитя, и засни глубоко – В сладком сне тебе вынести будет легко Все мученья, что посланы страшной судьбой, Но страшнее стократ, что ты должен со мной Разделить их… Забвение. Сон. Неужели Ты навеки уснешь в ледяной колыбели? Что есть жизнь? Что есть смерть? Что есть мы, если в час, Когда судно потонет, не станет и нас? Неужели тебя больше не обниму, После жизни, как перед рожденьем, во тьму Погрузившись? Неужто теперь навсегда Твой смеющийся облик отнимет вода? Нежность губ, ясность глаз, безмятежность чела, — Дух прекрасный, которого сыном звала, Ты померкнешь, как радуга, следом исчезну Я, пролившись дождем в беспощадную бездну!» О Боже, корабль, зарываясь в волну, Идет, завалившись налево, ко дну. От ужаса тигры рванулись на месте, Встопорщились ости негнущейся шерсти, И хриплый, протяжный, раскатистый рык Вершин многоводной равнины достиг, Раскатами грома гремел среди скал И ливень грохочущий перекрывал. Ураган, подхватив этот рык, пересек Змеей стреловидной бурлящий поток И, мчась на восток, из бездны кипящей Рванулся, как слон, выдираясь из чащи, И черным орлом прокричал в вышине, Меж небом и морем, подобно волне, Взметнулся до туч на краю мирозданья, Подобных колоннам, — у основанья Лежал океан, и бури чертог Поверг ураган, и тучи рассек. Так рвется поток сквозь гористые кряжи, А тучи подобны разорванной пряже, Подобны руинам упавшего храма И праху, что вихри взметают упрямо, И там, где завесу прорвал ураган, Лучи пронизали свинцовый туман, Заря разгорелась, блистаньем одета, Сплоченные армии солнца и света На приступ идут и, не зная преград, Клинками хрустальными темень разят, И ветры сложили усталые крылья И ярость смирили, уснув от бессилья, И сгинули в лоне вздымавшихся вод, И по морю прочь в страшной славе идет Разбитая буря, клубясь над водой, Клубы превращаются в пар золотой Под пламенем солнца. Так страсти порыв, Ласковой силой своей укротив, Смиряет Любовь. И вширь простирая Владенья свои от края до края, От Атласа к Андам, вокруг островов, Несет океан свой печальный улов Обломков. И небо улыбкой лазури Прикрыло дрожащую гладь после бури, И зыблется мир многоводный. Но где Корабль? Накренившись, лежит на воде: Тигр сцепился свирепо со змеем морским, В дикой схватке ярится, но кольцам тугим Уже не разжаться. И мощные кости Хрустят, но клыки и могучие когти Рвут кольца. Над зыбью безмолвной Рев, грохот, шипенье, — так ветры и волны Гремят, попадая в железные зубы, И в гром размолов их, двигатель грубо Швыряет раскаты стозвучного гула. В голубом океане — голубая акула, Плавники, словно крылья. Живая гробница Ждет победителя. И пытается скрыться Брат погибшего тигра — в безумный рывок Все отчаянье тщетно вложив: грозный рок И над ним тяготеет. Но Боже, плывет Быстроходная шлюпка среди вспененных вод, И на весла двенадцать гребцов налегли. На корме трое метких стрелков: обожгли Горячими пулями тигра, и вот Последний приют и погибель средь вод Ждет зверя. А женщина левой рукой В обломок вцепившись, глядит пред собой, А правою держит дитя, и в глазах Безумных ее отражается Страх, Смерть, Любовь, Красота — все смешалось вокруг И дрожит на ветру: полыхает испуг В лихорадочных жестах, на светлом челе, — Метеор над водой так сверкает во мгле, И лепечет, шалит, улыбаясь, дитя, И стихия глядит, улыбаясь, хотя Буйство бури скрывает обманчивый взгляд, Словно брат и сестра, друг на друга глядят Они до поры… 1820