Дима смутно припоминал высокого худощавого старика с длинными, как у священнослужителя, седыми волосами и со свистящим тяжелым дыханием. Или он ошибался? Может, неверно соединил фамилию, которую услышал от Скобликова, и внешность того человека, которого несколько раз видел на сборищах русских фашистов?

Но в дверях, на которые Варгасову указала хозяйка квартиры, показался именно тот человек, которого и ждал Дима.

– Вы ко мне? – Старик не скрывал удивления: видно, его не часто посещали на этой голубятне.

– К вам, Алексей Платонович!

Баданов удивился еще больше: откуда незнакомый унтер-офицер знает его имя? И почему этот немец так чисто говорит по-русски?

А через час они пили чай с клубничным вареньем, сваренным хозяином, и говорили о жизни. К этому располагало все: и душистый, правильно настоенный чай, и отличное – не хуже, чем у Варвары Ивановны, – варенье, и весь вид небольшой, но чистенькой – какой-то очень русской – комнаты.

И где Баданов ухитрился достать все эти нетипичные для Германии вещи? Железную кровать с шишечками… (Немцы любили деревянные.) Этажерку… (Немцы предпочитали держать книги в шкафах.) Диван со спинкой из трех подушек… (Немцы признавали только тахту.) Упорно, видно, собирал по всему Берлину!

Впрочем, это – заметил сам Баданов – иллюзии. На родине он жил совсем иначе: в собственном доме, в собственном поместье… А потом, после семнадцатого, его так швыряло по белу свету, что он забыл и о доме, и о поместье – заработать бы на кусок хлеба! Об одном только никогда не забывал: сделать так, чтобы его пристанище – квартира ли это в дни удач или жалкая лачуга в самые мрачные периоды – было, по возможности, русским.

Он всегда старался достать пучок прожаренной солнцем травы, клал его под подушку, закрывал глаза, и ему мерещилось, что кругом – благоухающее сено, а над головой – золотисто-синее слепящее марево. Ночами он частенько бывал Дома, в России… И это скрашивало его никчемную жизнь.

– Налить еще?

Дима с удовольствием согласился: давно не пил такой вкусный чай, да еще из стакана с подстаканником! Здесь всюду – замысловатые чашки да блюдечки: не дай бог разбить…

А Баданов, заботливо укутав пышными юбками румяной, с ямочками на щеках, опять же совершенно российской, «бабы» чайник с кипятком, продолжал рассказывать: за долгие годы Дима, наверное, был первым человеком, которого искренне заинтересовала судьба отшельника.

– Кем я только не был! И официантом… И грузчиком… И мойщиком стекол… В Брюсселе мне неожиданно повезло: устроился шофером к богатому адвокату. Жизнь вроде пошла на лад. Так бес меня дернул: рассказал его супруге, что я – дворянин! Та – мужу. А он сразу же меня уволил, заплатив, правда, жалованье за два месяца вперед. Ему, видите ли, показалось неудобным держать в услужении русского аристократа!

Алексей Платонович спугнул ложечкой чаинки в стакане и продолжал свой невеселый рассказ:

– И тут от отчаяния осенила меня одна идея: приобрел я на те неожиданные деньги страховку и – стыдно даже говорить – отрубил на левой руке два пальца, инсценировав несчастный случай. Ну а разбогатев таким образом, переехал в Берлин и устроился на железную дорогу старшим мастером по ремонту путей. Вот уж больше пятнадцати лет служу!

Баданов опять покрутил ложечкой в стакане: чай его совсем остыл, но старику, кажется, было не до этого…

– Видите, сколько страданий выпало на мою долю по вине большевиков!

– М-д-а-а… – Дима понял, что пытаться распропагандировать хозяина бессмысленно. Да и зачем? – Что же вы не ходите на наши собрания, Алексей Платонович? – спросил он, вспомнив, зачем его прислали. – Господин Скобликов беспокоится, не заболели ли вы… Просил узнать, не нужно ли чего…

– Ничего мне от него не нужно! – Баданов резко отодвинул стакан. Поколебавшись секунду, сказал твердо: – Да, так и передайте: ничего не нужно! Но и от меня пусть ничего не ждет. Мне с его сворой не по дороге.

Дима молчал, стараясь не глядеть на старика, которого скрутил астматический приступ. А когда тот, откашлявшись и отдышавшись, вытер мокрые глаза, встал. Но Баданов неожиданно сильно надавил на его плечо, усаживая на прежнее место.

– Не торопитесь! Побудьте еще немного – ко мне так редко заходят люди. Люди! – Хозяин почему-то сделал ударение на этом слове. Видно, проникся сочувствием к юноше, коротенько рассказавшему ему о своих мытарствах. И вдруг, в упор, спросил Диму:

– Интересно, отчего вы хотите гибели своей родины?

– Я? – Варгасов опешил.

– Да, да – вы! Вместе с вашими «братьями фашистами»!

– Но…

– Неужели вы так наивны и думаете, что Гитлер, завоевав Россию, отдаст ее вам? Детский лепет, рассчитанный на дураков… Но вы-то не производите такого впечатления! Вы не похожи ни на дурака, ни на оголтелого фашиста! Чем же привлекла вас шайка господина Скобликова? Вы, мне кажется, не должны клюнуть на даровую кружку пива или на такое вот «мероприятие», где можно, особенно не тратясь, поплясать со своей девчонкой…