Джон Шварц по-прежнему молчал. Он ничего не видел, ничего не слышал, словно его и не было. Даже когда машина затормозила, даже когда они вышли из нее, даже когда в Крунубергской следственной тюрьме заключения открылся лифт и они направились к камере досмотра. Два охранника встретили его, проследили, чтобы он разделся, обыскали его голое тело, а потом выдали новую одежду, которая оказалась ему порядком велика, на рубашке и штанах был логотип тюрьмы. Но когда один из охранников распахнул дверь в камеру, Джон вдруг остановился, огляделся вокруг, и его затрясло. Перед ним было крошечное помещение, размером с маленький туалет, с простой койкой: нет, ни за что! Он качнулся вперед, назад и, сбившись на английский, в страхе закричал:

— No! Not in there! [8]

Джон замолотил руками, и два охранника едва уняли его, прижав к стене, но он продолжал кричать, тут подоспели Свен Сундквист и Хермансон.

— I can't breath! Not in there! I need to breath! [9]

Джон увидел полицейских и охранников, и, возможно, то, как они его держали, вызвало у него это «Я не могу!», или сильный запах от голых стен камеры заставил выкрикнуть «Я не могу дышать!». Он чувствовал, как кричал, и ничего не мог с этим поделать, чувствовал, что ноги — не могу! — не слушаются его, осознавал, как то, что было белым, вдруг стало черным.

Свен Сундквист бросил торопливый взгляд на Хермансон. Она кивнула. Охранники переглянулись. Они понимали друг друга. Человек, которого они схватили и которого, согласно документам, звали Джон Шварц, рвался прочь. И они отпустили его бунтующие руки.

— Успокойтесь. Вы можете там присесть. Только войдите туда сами. А дверь мы оставим открытой.

Старший из двоих охранников лет шестидесяти, поседевшие, когда-то темные волосы, он уже столько раз все это видел. Бить людей по лицу — это они могут. А войти в камеру боятся. Прежде он запирал дверь, они того заслуживали, но теперь у него не было охоты слушать эти крики и поганое нытье, если кто снова начинает психовать. А этот тип, похоже, на грани. Он покосился на молодого напарника, попросил его зайти в камеру и посидеть рядом с арестованным в открытой незапертой камере. Не хватало еще, чтобы подозреваемый забился на полу в конвульсиях, ну уж нет — только не в их дежурство.

Джон чувствовал, что они отпустили его руки — кто-то дает мне воздух, — те, кто стоял вокруг него, отошли на пару шагов, они на что-то указывали, кто-то говорит мне «дыши» — дверь в камеру была открыта — кто-то дает мне вздохнуть через этот мешок, — он попытался пошевелиться, его ступни тяжело шаркнули по твердому полу, он вошел.

Свен Сундквист держал в руках паспорт в темно-синей обложке, блестевшей под яркой лампой дневного света в коридоре. Schwarz, William John, nationality canadian/canadienne. [10] Он рассеянно пролистал паспорт: фотография мужчины, того самого, что сидел согнувшись в камере предварительного заключения всего в нескольких метрах от него, дата рождения вроде соответствует, тридцать пять лет, родился в какой-то дыре, о какой Свен слыхом не слыхивал.

Свен протянул паспорт Хермансон и попросил ее передать его криминалистам на исследование.

— Хорошо, отнесу. Чуть погодя. Когда мы тут закончим.

Она улыбнулась: пусть я и новенькая, но не у тебя на побегушках, я охотно это сделаю, но сама решу когда. Свен улыбнулся в ответ, конечно, тебе решать, я и сам так же поступал.

Тюремный врач оказался молодым, не старше тридцати, Свен увидел, как он тихо приближается по длинному коридору, и подумал: вот так всегда — молодые, едва сдавшие экзамены, приходят работать в тюрьму, хоть место и незавидное, но надо же где-то начинать, набираться опыта. Шварц уставился в пол, что-то неслышно бормоча, врач уверенно поднял его руку и взял анализ крови на ДНК. Страх в тесной камере словно улегся, Шварца перестало трясти, и дышал он уже не так тяжело, но вдруг вскочил и снова закричал, корчась в судорогах:

— Not again! [11]

Он указал на руки врача, на клизму со стесолидом, сейчас его введут ему в задний проход.

— Not again!

Молоденький тюремный врач, взявший анализ крови, за которым и пришел, просто попытался в завершение своего визита дать пациенту успокоительное. Теперь он посмотрел на охранника, сидевшего в камере, потом на Свена и Хермансон, покачал головой, развел руками и убрал тюбик с молочно-белым содержимым назад в сумку.

Джон Шварц сидел согнувшись на койке в открытой камере. Он больше не кричал и не шевелился.

Свен Сундквист и Хермансон не уходили, пока Шварц не сел, кажется, паника улеглась, по крайней мере на какое-то время. Они подождали еще несколько минут, Свен ответил на звонок Эверта Гренса, тот хотел, чтобы они оба присутствовали при обыске, который примерно через час проведут в квартире Шварца, — рутинная процедура, чтобы подтвердить те сведения, которые может дать экспертиза одежды и ботинок. Все же подозреваемый сбежал с места драки, так что его признания и показаний нескольких свидетелей может оказаться недостаточно для того, чтобы судья принял решение о взятии Шварца под стражу.

Бросив последний взгляд на мужчину, который теперь смирно сидел в камере, они ушли, спустились вниз на лифте и зашагали к своим кабинетам.

— Это так всегда?

— Ты про Шварца?

— Да.

Свен порылся в воспоминаниях почти двадцати лет полицейской службы.

— Нет. Некоторые как-то сжимаются, когда оказываются в камере. Но чтобы подобное… Нет. Пожалуй, такой отчаянной реакции я никогда не видел.

Они двинулись дальше, набрали код на двери, отделявшей один коридор от другого, они шли медленно и пытались понять, что же в прошлом Шварца могло вызвать подобную панику, какое событие в прежней жизни могло повлиять настолько сильно и вызвать такой страх замкнутого пространства?