К весне 1942 года уже отлаженно действовала вторая городская подпольная группа, впоследствии получившая название «врачебной». Примечательно, что о прямой связи Азаровой с партизанским отрядом знала — и то не с первых дней — лишь Олимпиада Зарецкая. Еще две медсестры — Мария Ильинична Белова и Евдокия Михайловна Апатьева (мать Анатолия), а также оба военнопленных врача: Лев Михайлович Соболев и Евгений Романович Евтеенко о том только догадывались. Однако это не мешало всем им признавать негласное старшинство Азаровой, как нечто само собой разумеющееся.

Партизаны нуждались прежде всего в медикаментах и перевязочных средствах. И не только для лечения раненых, но и болевших обычными, «гражданскими» болезнями, которые в условиях лесной жизни в холоде, зачастую в отсутствие горячей пищи, а то и вовсе мало-мальски чего-нибудь съедобного, протекали в особенно острой форме. Командир отряда Золотухин вспоминал, что иногда из-за отсутствия дезинфицирующих средств партизанской медсестре Каиитолине Калининой приходилось обрабатывать раны… трофейным немецким бензином.

Клавдия Азарова добывала медикаменты, даже обыкновенную марганцовку, с превеликими ухищрениями. Женщина-врач, которой в административном отношении подчинялась Азарова, выдавала таблетки по счету, на учете был каждый флакончик йода и лоскут от разорванных на полосы старых хлопчатобумажных простыней, которые после кипячения и проглаживания использовались как бинты. А в отряде, в котором уже насчитывалось свыше 200 бойцов, нужны были и ланцеты, и хирургические иглы, и шелковые нити для сшивания ран, и инструменты для удаления больных зубов — о лечении их мечтать уже и не приходилось.

Рискуя вызвать на себя вполне обоснованное подозрение Азарова прекрасно понимала, что среди персонала больницы может быть секретный осведомитель полиции (таковой имелся и на самом деле), — она с помощью других медиков доставала все, что только было возможно, и переправляла в отряд.

Более того, она и ее товарищи исхитрялись под, казалось бы, всевидящим оком администрации лечить в больнице раненых и больных беглых военнопленных, а порой и партизан, подделывая учетные карточки, а затем выписывать их… прямиком в лес.

На Азаровой лежала еще одна обязанность: отец Викторин был слишком на виду и у немцев, и у русской администрации, чтобы поддерживать с партизанами непосредственную связь.

Поэтому свои донесения «Ясный» переправлял по назначению через Клавдию Антоновну либо сестру Олимпиаду. Азарова еще до войны поддерживала приятельские отношения и с Викторином Александровичем, и с его женой. Полина Антоновна к тому же помогала ей обновлять ее достаточно скромный гардероб. Потому тот факт, что сестра-хозяйка больницы время от времени навещает семью Зарецких, сам по себе никакого подозрения вызывать не мог. Тем более естественны, разумеется, были визиты к священнику его родной сестры.

Меж тем положение отца Викторина было вовсе не таким уж прочным, как могло показаться на первый взгляд, и это при том, что у него сложились вполне приличные отношения и с бургомистром Ивановым, и с комендантом майором Бенкендорфом, и особенно с женой последнего Магдой.

Очень осторожно, тщательно взвешивая каждое слово, он внушал своей пастве — а в церковь теперь ходили не одни лишь старушки, как в довоенные годы, но и молодые, — что власть оккупантов — не от Бога, что не должно мириться с игом захватчиков, что не смирением, а сопротивлением токмо можно одолеть врага и супостата, вторгшегося в святую русскую землю. Его пастырское слово находило дорогу к измученным сердцам и душам, поддерживало в людях дух и надежду.

И грудному младенцу было ясно, что хотел сказать отец Викторин, когда повторял слова Евангелия: «Всякий убивший мечом от меча и погибнет». Поэтому перед каждой проповедью священник внимательно обводил взглядом свой небольшой храм, дабы убедиться, что нет среди прихожан чужого, злого человека, способного донести, а то и самому арестовать его прямо в церковных стенах.

Впрочем, вкладом отца Викторина было не одно только слово. Случилось однажды, что городская управа, с подачи, естественно, полиции, обложила неимоверным налогом семьи лиц, подозреваемых в том, что их главы или сыновья находятся в партизанах. За неуплату грозили суровые репрессии.

А где было людям взять деньги? В голодную зиму не только скромные сбережения, но все хоть сколько-нибудь ценное ушло в обмен на хлеб и картошку.

Пошушукавшись с церковным старостой, которому вполне доверял, отец Викторин дал Клавиши Антоновне десять тысяч рублей [21] церковных денег, а та — не сама, тоже через верных людей — передала их в партизанские семьи.

И дома Викторину Александровичу приходилось быть начеку. К нему повадились приходить без приглашения в гости двое от которых он бы предпочел держаться подальше, старший следователь полиции Дмитрии Иванов и некто Столпин.