На рассвете Люк проснулся и ушел в ванную. Через пару минут вернулся оттуда в одних трусах. Лег в постель, обнял Вилли и, крепко прижав ее к себе, сказал:

— Я забыл тебе сказать одну очень важную вещь.

— Какую?

— Там, во Франции, я все время думал о тебе. Каждый день.

— Правда? — прошептала она. — Ты меня не обманываешь?

Люк ничего не ответил, потому что снова уснул. Лежа в его объятиях, Вилли пыталась представить его во Франции, где он постоянно рисковал жизнью и тем не менее вспоминал о ней. Мысль об этом наполняла ее таким счастьем, что казалось, сердце вот-вот вырвется из груди.

В восемь утра она позвонила начальнику и сказала, что заболела. За год службы она впервые отпросилась на день по болезни. Приняв ванну и одевшись, Вилли сняла трубку и заказала на завтрак кофе и кукурузные хлопья.

Когда Люк в одном белье вышел из ванной с сизыми от щетины щеками, она читала «Вашингтон пост». Отложив газету, Вилли улыбнулась ему.

— Сколько я проспал?

— Почти восемнадцать часов.

— Я уже год так не спал. — Он потер глаза. — Ты что, была здесь всю ночь?

— Ты же просил меня не уходить.

Люк подошел к телефону:

— Ресторан? Я хочу заказать в номер бифштекс с кровью и глазунью из трех яиц. А еще апельсиновый сок, тосты и кофе.

Вилли недовольно насупилась. Она никогда прежде не проводила ночь с мужчиной и поэтому не знала, чего можно ждать наутро. Но поведение Люка ее огорчило: она ожидала чего-то более романтического. Он напомнил ей ее братьев — те тоже по утрам выходили к столу небритыми, злыми на весь мир и голодными как волки.

Люк присел рядом с ней.

— Я вчера слишком много говорил.

— Часов пять без перерыва.

Он взял ее за руки.

— Я очень рад, что мы снова встретились.

У нее екнуло в груди.

— Я тоже.

— Можно тебя поцеловать?

У Вилли учащенно забилось сердце. Она была счастлива, однако постаралась скрыть свои чувства. Безусловно, с войной нравы в Вашингтоне стали гораздо менее строгими, но Вилли новые поветрия не коснулись.

— Я не буду с тобой целоваться, пока ты не оденешься.

— Боишься себя скомпрометировать? — скептически глядя на нее, спросил Люк. — Но мы ведь уже провели ночь вдвоем.

— Я осталась здесь только потому, что ты умолял меня не уходить!

— Я это ценю.

— В таком случае перестань намекать, что моя репутация уже запятнана и, следовательно, что бы я теперь ни сделала, хуже не будет.

Люк тяжело вздохнул:

— Ни на что такое я не намекал. Столько шуму из-за какой-то ерунды. — Он удалился в спальню.

Спустя минуту он включил душ — из ванной донесся звук льющейся воды. Вилли чувствовала себя измученной. Последние часы она пребывала в плену романтической страсти, и вдруг за несколько минут все испортилось. Почему в жизни все так несправедливо?

В чем бы ни заключалась причина, Люк заставил ее ощутить себя униженной. Скоро он выйдет из ванной, готовый сесть с ней за стол и позавтракать, как будто они семейная пара. Но они не муж и жена. Ей становилось все более неуютно.

Если все это мне так неприятно, подумала она, зачем мне здесь оставаться?

Она надела шляпку и вышла из номера, тихо прикрыв за собой дверь.

В течение следующих четырех недель они виделись практически ежедневно. Сначала Люк каждый день являлся в здание «Кью» на опросы, которые в Управлении проводили со всеми агентами, вернувшимися с задания. В обеденный перерыв они встречались и шли в кафетерий или сидели в парке, перекусывая бутербродами. В отношениях с ней он вернулся к своей обычной непринужденной учтивости. Горький осадок, оставшийся у нее в душе от того, как он вел себя в «Карлтоне», постепенно исчезал. В конце недели Люк предложил ей куда-нибудь сходить, и они пошли в кино на «Джен Эйр». А в воскресенье катались на лодке по Потомаку.

Со временем Люк немного прибавил в весе, глаза уже не были такими затравленными, как при их первой встрече, и она все чаще замечала в нем былую ребячливость.

Они разговаривали часами и раза по два в неделю по-крупному ссорились. Эти стычки развивались по той же схеме, что и первая их размолвка в гостиничном номере. Стоило ему сказать что-то начальственным тоном или, не посоветовавшись с ней, решить, чем они займутся вечером, как она взвивалась. В ответ на ее возмущение он обвинял ее в том, что она поднимает шум из-за пустяков. Это еще больше ее злило, и в пылу спора она винила его во всех смертных грехах, хотя сама понимала, что не права. Тогда он вообще отказывался с ней разговаривать, потому что она готова утверждать что угодно, лишь бы оставить за собой последнее слово. Но в отличие от первого раза, когда ушла она, теперь уходил он. Уже через несколько минут наступало раскаяние. Вилли не находила себе места, бежала к Люку и умоляла его забыть глупую перепалку и снова стать друзьями. Он сначала молчал, глядя на нее с каменным лицом, но потом что-то из сказанного ею заставляло его улыбнуться и он оттаивал.