Публика расходилась все больше. Трахтенбергу орали:

— На хуй со сцены! Жирный мартыш!

В раздевалке у Трахтенберга я оставил рюкзак. С шоу мне все было понятно и хотелось домой. Я бы давно ушел, но как быть с рюкзаком?

Особым номером программы был аукцион. Например, за определенную цифру можно было отстричь Трахтенбергу его крашеную бородку. В тот раз бороду стричь никто не захотел, зато толстый и очень пьяный клиент купил у Трахтенберга футболку.

Торг шел лениво. Настоящей схватки не получилось. Футболка ушла всего за $90, хотя, говорят, бывали вечера, когда выкрикивались и четырехзначные цифры.

Относить футболку новому владельцу пошла самая некрасивая официантка. Трахтенберг предупредил, чтобы покупатель не вздумал целовать ее в губы: буквально вот сейчас за кулисами девушка делала ему, шоумену, оральный секс. Официантка смущенно улыбнулась и пожала плечами.

На сцене танцевал мужчина в костюме Мерилин Монро. Трахтенберг в микрофон комментировал танец:

— Этот мудень — транссексуал. Отрезал себе член и стал настоящей бабой. Ну не идиот ли? Кстати, в зале сидит сын этого чудика. Поаплодируем!

Транссексуал был высоким, тощим и довольно пожилым мужчиной. Бледная старая кожа. Под белыми чулками — жилистые, мужские плоховыбритые ноги. Дряблые руки в сочетании с широченной спиной.

Суть танца состояла в следующем. Мужчина изображал Монро, которая вытанцовывает над отверстием в асфальте, из которого должна бить струя воздуха, поднимающая юбку, но струя почему-то не бьет.

Он пристраивается и так, и этак — безрезультатно. Он снимает с себя почти всю одежду и пристраивается ягодицами почти к самому полу. Нет струи. Стащив трусы, мужчина начал раскручивать их над головой, чтобы зашвырнуть в зал.

Я почувствовал, что сейчас меня стошнит. Не как фигура речи, а буквально. Я был уверен, что если он бросит свои грязные шелковые трусы в зал, то долетят они только до моего лица.

Потом струя воздуха наконец ударила. Юбка задралась. Мужчина оказался реальным кастратом, и я почувствовал, что больше не могу.

Впрочем, я досидел до самого антракта. Мне пришлось досидеть. Но сразу же после того, как в зале зажегся свет, я рванул за кулисы. Прошел мимо кухни, поднялся по узкой тусклой лестнице, прошел по коридору, заканчивающемуся тупиком, и забрал рюкзак из трахтенберговской раздевалки.

Шоумен нервно курил. Он был голый по пояс, потный и нервный. Руки у него были куда более волосатые, чем у меня ноги, а спина широкая, как Сибирь. С незнакомыми мне людьми он обсуждал посетителей:

— Слышали? Эти уроды мне угрожали!

Собеседники качали головами:

— Да-а… Бычье-о-о…

Я просто забрал рюкзак и ушел. Я больше не мог видеть их всех… мне хотелось оказаться снаружи. Там, где все не так. В знакомом, разумно устроенном мире.

В коридоре курила и хмурилась абсолютно голая девица. Из одежды на ней была лишь лобковая растительность и блестящие туфли. Растительность была аккуратно подстрижена. У туфлей были острые каблуки. Одним она случайно наступила мне на ногу.

— Извините, пожалуйста.

— Ничего.

Я вышел на улицу и поймал такси.

Есть такие слова, о смысле которых давным-давно никто не задумывается. И так все ясно. Например, слово «счастье». Чего тут может быть непонятного?

Счастье — это максимум удовольствия. Слово, похожее по значению на слово «оргазм». Так считают девять из десяти… девяносто восемь из ста… практически все… кроме нескольких немодных людей, до сих пор уверенных, что «счастье» и «удовольствие» это совсем разные штуки. Даже и рядом не стоящие.

Кто, как не шоумен Роман Трахтенберг, ежевечерне получает максимум удовольствия? Но счастлив ли этот толстый парень? Или не счастлив?

Попробуйте представить себе рай. Готов поспорить: описывать вы станете что-то похожее на Ромино кабаре. Может быть, там не будет старых кастратов и живьем свежуемых козлов, но по сути — очень похоже.

Делать все, что хочу, и чтобы мне за это ничего не было. Вот и счастье! Ничего иного в голову человеку не приходит. Удовольствия, удовольствия, удовольствия… и что бы потом за все за это не отвечать.

Спросите любого взрослого русского мужчину, и вам ответят: Трахтенберг уже сегодня живет в раю. В личном маленьком раю Романа Трахтенберга. Он делает все, что нельзя, и ему за это платят. Платят столько, что на часть гонораров он способен заказать мне жизнеописание замечательного себя.

Он говорит гадости, когда ему хочется. Уверяет, что спаривается с красивыми женщинами. Они сами его об этом просят, причем не стесняются раздвигать ноги там, где удобно не им, а бесстыжему Роме. Он пьет водку: бесплатно, сколько угодно и вкусно закусывая. А все вокруг говорят ему: