Опубликованы в журнале "Иностранная литература" № 11, 1988
...Публикуемые новеллы взяты из сборников «Картишки усопших» («Tute de difuntos", Santander, La isla de los ratones, 1982) и «Эстампы улицы» („Estampas de la calle", Madrid, Ediamerica, 1983).
Новая квартирка
Гляди, нет, ты гляди, какая чудная квартирка!.. Прелесть, и не спорь. Вот повезло нам, сколько искали, прямо отчаялись, а в конце концов... Увидишь, как хорошо здесь будет. Главное приспособить ее малость, все втиснуть — уж больно они крохотные, новые квартиры, что да, то да. Жизнь теперь такая, вот в чем дело, не думай, теперь не то что раньше, когда комнат было сколько хочешь, приволье разным родственничкам из захолустья, приедут хлопотать о местечке или на операцию аппендицита и торчат месяцами, ни гроша не платят, воображают — раз привезли курчонка-другого, с них ничего не причитается, живут себе и не чешутся, и ничем их не выкурить. Нет уж, миленький, никаких таких штучек. Дом есть дом, а не пристанище для всего рода-племени. Никаких тебе комнат для дедки с бабкой, для зятьев-сватьев и прочих. Нужно себя ограничивать, не зря же правительство призывает. А правительство сантиментов не разводит, такую тебе жизнь устраивает - налоги и налоги, даже если ты возьмешь к себе под кров все старичье, сколько есть на свете. Ты уж больно не от мира сего, в глаза бросается. Мы ссориться из-за этого не будем, но за дело нужно взяться решительно и с первого же дня. Мы должны с самого начала относиться к нашему браку со всей серьезностью, а ты как думал? Гляди, передняя до чего красивая, верно? Сюда можно будет поставить большой сундук, он принадлежал еще моим предкам. В наше время старинная мебель — это страшно престижно, знал бы ты, сколько за нее дерут на аукционах, вот уж будут завидовать наши сослуживцы, у них-то небось никаких предков нет и в помине, ничего такого, точно тебе говорю, вчера перебрались в Мадрид, убогие канцелярские крысы... Слишком велик сундук, говоришь? Ну и что? Вот увидишь, как будет современно. А на сундук поставим серебряный барельеф, подарок твоих сестер, «Тайная вечеря». Безвкусица жуткая, зато серебро высшей пробы, а нам так и так придется приглашать их на чашечку чая, самое для них милое дело... А уйдут, я сразу уберу с глаз долой. У меня есть другие картины, очень красивые, из современных, что нарисовано, не понять, мы их и выставим, когда придет твое начальство, вся эта публика делает вид, будто шибко разбирается в таких вещах, а сами ни в зуб ногой, бьюсь об заклад на что хочешь, спросят, что там нарисовано, что скажем мы, тому и поверят, не беспокойся. А в этот угол поставим этажерку с фарфоровыми статуэтками из Эль-Ретиро [1] , купим как-нибудь в воскресенье на базаре Эль-Растро [2] , и еще какие-нибудь, из других мест, но тоже знаменитых, а то люди скажут, наш патриотизм ограничен узкими пределами местных рамок; вот увидишь, есть бесподобные статуэтки, и не очень дорогие, ой, милый, мы еще не купили, а ты уже брюзжишь... Так мы зайдем в тупик, мы должны быть заодно во всем, в радостях и в горестях, в оформлении дома и в политике, гармоничный брак, а как же, мой сладкий... Так что насчет статуэток?.. Ну вот, правильно. Вот это мне нравится. Единодушное согласие по всем вопросам, как на заседании кортесов. Ой, чуть не забыла! Я видела во всех журналах, где печатают фотографии из домашней жизни знаменитостей, что в прихожей... Только нужно говорить — холл. Смотри, когда мои родители придут к нам ужинать, не ляпни «передняя», или «прихожая», или «вестибюль», я тут же подам на развод. Видишь, предупреждаю заранее, как говорится, кто честно предупреждает, измены не совершает. Только не «холльчик», ни в коем случае. «Холл» звучит очень загранично. Потрясающее словечко! Ты мне прямо не даешь слово сказать; так вот, я про что начала, я видела в журналах, что в холлах у знаменитостей, у той же Тейлор, у Лоллобриджиды, у них там растения и голые скульптуры, мужские и женские... Слушай, Раймундин, объясни мне, лапушка, по какому принципу они выбирают, какую статую поставить — по дням недели, или в зависимости от того, кто приглашен, или еще от чего-то? Сам понимаешь, если к нам пожалует мой братец, тот, который служит приходским священником в Пиринео-де-Уэска, нам придется держать ухо востро. И говорю тебе сразу, он к нам так и рвется, прямо ужас. А у него нет светских костюмов. Придется дать ему поносить твой какой-нибудь, сам понимаешь, миленький, не покупать же ему на свои кровные ради какой-то недели, от силы двух! Может, ему подошел бы какой-то из тех костюмов, что ты себе недавно сшил, можно было бы дать ему, вдруг понадобится для визита к епископу, не являться же ему туда в чем попало, мы такого допустить не можем. Ладно, ладно, не накаляйся, что-нибудь придумаем. Экономия, экономия, у тебя это прямо пунктик. Тебе бы экономистом быть, они всегда возятся с цифрами, у которых целый хвост нулей. Ладно, замолчи, лучше скажи — тебе бы только перечить мне, — ты за статуи или против? Учти, их ставят голышом, так оно практичнее. Никаких вешалок, как во всех этих жутких квартирах, хоть, к примеру, в квартире твоих стариков, у них вешалка — страх божий, да еще взяли поставили здоровенный талаверский [3] кувшин и суют туда зонтики, до того старомодно, ужас, от меня такого не требуй, я женщина с передовыми взглядами, и вкус у меня безупречный, а ты как думал. Значит, статуи. Представляешь: приходит гость и вешает пальто на статую, и нам незачем тратиться на вешалку или принимать у гостей верхнее и складывать на кровати, поди знай, где эти вещи побывали и какая гадость к ним прилипла. Ладно, дело решенное, ставим статуи. А растения — там видно будет, посмотрим, какие подойдут по оттенку к портьерам. Чувствуешь, сколько сложностей, тебе ведь самому шторы не выбрать, верно? Какого цвета, однотонные или с рисунком, чувствуешь, как трудно? Раз сам ничего не смыслишь, предоставь это дело мне. Уж я тебе такую квартирку организую... Я прямо сама не своя, столько планов, мне даже не выразить. Ты только представь себе: тяжеленные шторы, бахрома длинная, золотая... Такие традиционные-традиционные. Или, лучше сказать, в стиле «ретро», я правильно выразилась? В общем, лапуля, я вижу, до тебя дошло. А растения... Ты разбираешься в растениях, солнышко? Он опять за свое. Знаешь, миленький, если бы я за тебя не думала... Ну ясно, гвоздики, азалии, герань... А больше тебе ничего не приходит в голову? Здесь надо поставить тропические растения, миленький, оранжерейные растения, вот такой высоты, в этом углу мы пробьем дырочку, пускай, когда разрастутся, вылезут наружу, во двор, и еще одну дырочку вон там, пускай вылезут на лестницу, чтобы соседи знали, какой у нас современный вкус, любовь к растениям — это так современно. Прямо вижу, как они вьются по перилам до квартиры, что под нами. Лапонька, ты ведь будешь поливать их по субботам, когда останешься дома в роли мужа-сторожа? Потому что я хочу, чтобы на время моего отпуска ты остался дома в роли мужа-сторожа, ладно? Я уже договорилась с Лауритой и с Кети, с девочками из архива, мы вместе махнем на побережье, проведем там месячишко. Нам с тобой вдвоем выбраться — денег не хватит, ты на рождество съездишь на несколько дней в горы, по крайней мере, перезимуешь без бронхита, заодно сэкономим, ехать к морю вдвоем слишком накладно, уж в чем я уверена, в том уверена. Господи, чуть не забыла, надо бы чем-то прикрыть радиатор. Чем-то декоративным. Загляни-ка в календарик, лапушка, проверь, свободен ли ты в среду вечером, сходим на какой-нибудь аукцион, может, что-то подвернется, чтобы прикрыть эту жуткую штуковину. В таком виде она неудобоварима. Ну да, конечно, уж ты скажешь, радиатор как радиатор, все-таки до чего ты не оригинальный и не тонкий... Вот в квартире у моей двоюродной сестры, Фатимы, радиаторы поставили совсем не такие, вроде как бы аллегорические, каждая деталь изображает сцену из отечественной истории. Вот радиаторы так радиаторы. Сменим эти, darling? Ой, до чего же ты некоммуникабельный! Ну, не сейчас — так позже сменим. А зато здесь в центре поставим малюсенький столичек и кресло — для гостей, пускай сидят и ждут — не впускать же сразу, а вдруг застукают нас в расхристанном виде, сам понимаешь, бывает, ходишь расхристанная, ну и... А чтоб не скучали, пока ждут, само собой, не примем же мы их в ту же минуту, если вы заставляете гостей ждать, это повышает вашу... ну это самое... престижность, вашу, так сказать, светскость, надо, чтобы нас ценили... Ну вот, у тебя уже испортилось настроение, господи, до чего невыдержанный. Ты слушай: вот сюда, на эту часть стены возле окна, понавешаем разного, пускай гости пялятся. Как — что именно? Засушенные цветы под стеклом, они такие романтичные и ко всему подходят, и гравюры с изображениями рыб, они такие веселенькие, и репродукцию «Герники», знаешь, сейчас она висит в домах у всех почти политических деятелей — кто бы мог подумать? — и барометр, и стеклянный ящик с коллекцией бабочек, и план Барселоны, и нашу свадебную фотографию, и факсимиле странички из старинной книги с готическими буквами, и... Пистолет? Ну, ты скажешь, чего ради нам вешать сюда пистолет? Что тебе только приходит в голову, миленький, убиться прямо, пистолет, придет же в голову... Гляди, гляди, молчи давай, гляди, здесь внизу наставим корзинок, в народном испанском стиле, дроковых, как же они называются, такое простонародное слово... агуадеры [4] , они страшно красивые и жутко модные, я видела такие в лавочке корейских народных промыслов, мы будем держать в них тапочки, а на рождество положим рождественские пакетики. Вот так. Твои — тут, мои — там. Твоя агуадера будет стоять под окном, а то ты по своей близорукости вечно спотыкаешься. На столичек положим разные журналы, пускай гости знают, какой у нас образ мыслей. Знаешь, я даже не возражаю против тех, где девочки. Они жутко занятные, а теперь есть и такие, где мальчики, а ты что думал — мы, женщины, не умеем за себя постоять? А твоим друзьям-приятелям сюда путь заказан, уж я об этом позабочусь, зря воображают, что могут опивать меня и объедать. Эти времена прошли. Слушай, как ты думаешь, если сюда поставить старинный кувшин и статуэтку из тех, что сейчас продаются в церквах, жутко дорогие, зато ко всему подходят! А потом переставим в другое место, в общем, решено — ищем такую статуэтку. Если ее можно переставлять с места на место, стало быть, выходит экономия, не нужно покупать отдельно статуэтки для каждого места. Ой, какая мне потрясающая пришла в голову идея. У нас будет не холл, а игрушечка, как говорится, если мы сюда повесим большую люстру из квартиры твоих стариков. Мы-то сами привыкнем ее обходить, а что она будет висеть так низко, даже лучше, будет бросаться в глаза, все придут в восторг, ты как считаешь? Ну вот... Что значит — родители будут против? Ну, голубчик, это уж твое дело, сам думай, как уломать, но ты только представь себе, эта люстра здесь, у тебя в квартире... Да если ты ее сюда не притащишь, бог тебе никогда не простит, еще чего не хватало. Ух, гляди, гляди, как я раньше не додумалась, сюда мы поставим... Ой, куда ты так быстро, ты же свалишься с лестницы! Ты что, это же неприлично, мчишься сломя голову да еще свистишь, ужас... Да-да, смейся, вот увидишь, когда вырастет лиана, которую я посажу... Как ты сказал — ни за что не сунешь голову в петлю? Идиотина, неблагодарный, погоди, погоди, нам же нужно еще посмотреть, как мы оформим спальню. Этого я тебе не прощу. Сказать мне такое: а где я отведу местечко для мужа? — жутко безвкусные у тебя шутки, лапушка, я же сказала, нам надо обсудить, как мы оформим спальню и как мы...
1
Знаменитый парк в центре Мадрида; украшающие его изваяния часто воспроизводятся в виде сувенирных статуэток, фарфоровых или гипсовых.
2
Известный мадридский базар, где торгуют всевозможными товарами, в том числе подержанными.
3
Талавера-де-ла-Рейна — город в провинции Толедо; славится, в частности, керамическими изделиями.
4
Агуадера — плетеная корзина для переноски глиняных сосудов с водою.
Умереть по бедности
Господи боже мой, господи боже мой, совсем другая выпала бы нам жизнь, не родись я у нас в селе. У нас в селе, знаете ли, рождественскую ночь празднуют вовсю, иначе не могут, пляшут, хохочут, поют, пьют, обжираются, а бывает, и концы отдают. Уж такие мы люди. Очень даже хорошие, в полночь — на мессу, потом собираемся всем семейством, вильянсико [5] проорем — для виду, чтобы по соседству разговоров не было, а там — гуляй, душа, жизнь коротка! Но при всем том, сеньор, наше село не только гулянками славится: были у нас и святые, и мученики, и святош невпроворот, а в последние годы и черный рынок появился, и деляг хватает. Так-то вот; ежели угодно вам, все как везде, только малость получше, — верно? — получше, потому что наше село... Старокастильское оно, этим все сказано.
5
Испанская народная рождественская песенка, колядка.
Ну так вот, в нашем селе у всех в крови, само собой, страсть к приключениям, все мы — завоеватели Америки. О чем и хочу рассказать вам нынче вечером, вы ведь, сдается мне, не больно разбираетесь в таких вещах, понятное дело, вы, люди ученые, не знаете, что с чем едят. Я говорю «не знаете, что с чем едят», чтобы вы сразу поняли: перед вами человек бывалый, тертый, поездил, свет повидал; а просиди я всю жизнь у нас в деревне, сказал бы, по старинке, что не знаете вы даже, как обедня поется, и это, согласитесь, звучит очень уж по-церковному, никак не вяжется с моими прогрессивными взглядами. Так-то вот. Ну, стало быть, Колас, двоюродный мой, уже женатик, и ваш покорный слуга... Само собой, с нами и жена Коласа, супружница его, Бласа Наррос, из такой она семейки — скупердяи, грубияны из грубиянов — так вот, мы все втроем подались в Нью-Йорк, — ничего себе размах, верно? — в страну толстосумов попытать счастья. Местечко мы нашли у нашего посла, состояли при нем, при послице и послятах, компания чуток тошнотворная, и мнили о себе много, но добрые христиане, а главное, платили нам потрясно. Бласа занималась сладкими блюдами и постелями, да еще ходила в drug-store, это у них лавки такие, вроде той, что у нас в селе, торгуют всякой всячиной, только там они куда больше, с грузоподъемниками, и с кино внепрерывку, и с закусочной, и с курительной, где треплются про политику и про кошмарные зарубежные проблемы. Колас, тот мыл машины, и чистил обувку, и выгуливал собак в Сентрал-парке, там они облегчались, а перед случкой он расчесывал их, так что любо-дорого, и вешал бубенцы на ошейники, потому что там это дело делается по-серьезному, с документами и в большом порядке, не то что у нас, мы же просто дикари, послушайте. Ну а я-то... По моей части были дела особой важности, так сказать, деликатные, знаете ли. Не буду хвастать, но я-то человек не без образования, у нас в селе мог за себя постоять, не думайте. Ну и в Америке в этой я ходил на почту, наводил лоск на позолоченные дверные ручки, чего-чего, а этого добра хватало, и следил, чтобы детки не спалили дом, когда родители уходили. Случалось, и оплеухи им отвешивал, полновесные, от всей души, это же была шайка богатеньких подонков, воспитаны хуже некуда, ломаный зонтик и тот воспитанней, так их папеньку, а уж спеси... Еще ходил платить по счетам сеньоры, и поливал ее цветочки в горшочках, и следил, чтобы у нее в аптечке было все что надо, тут тебе пилюли и от головокружения, и от мигрени, и для аппетита, и для кислотности, и снотворные... И ходил в лавку, где торгуют дарами моря, в те дни, когда хозяевам хотелось вкусненького, чуть не каждый божий день, бедняжечки, жрали без передыху, себя не жалели, а зачем ходил — проследить, чтобы прислали все свеженькое, а не размороженное, а когда хозяева устраивали у себя вечеринки с танцами и спиртным, я обслуживал гостей, чтобы не надели чужое пальто либо шарф. Словом, образцовая жизнь. Не без тягот, но очень культурная, очень господская, и уж такая благовоспитанность, можете мне поверить, уж такая благовоспитанность...
Тут-то и наступило то самое рождество. Всю вторую половину дня хозяева елозили вверх-вниз по елке, ни дать ни взять мартышки, изукрасили ее всякими бомбошками, бантиками, блестками, игрушками, гирляндами, пакетиками всех размеров, искусственным снегом... Доставили елку прямо из лесу, очень знаменитого — в этом лесу, судя по всему, растут елки исключительно из пластиков, сразу видно, очень передовая страна. Хозяин вырядился санта-клаусом — дешевенькая одежка, недостойна человека его ранга, он ведь мало того, что родом был не откуда-нибудь — из Асукеки, это в Гвадалахарской провинции, налево пойдешь, так найдешь, — он к тому же по-английски шпарил. Недостойно вырядился, скажу я вам. А уж какую чепуху городил в этом наряде... Как только государство может платить жалованье таким несерьезным типам, прямо не верится, клянусь вам. К девяти вечера вся семейка смылась в неизвестном направлении, не то к дружкам-приятелям, не то спать, не то на побережье, мне-то что. Мы все были очень расстроены, рождество как-никак, вот и вспомнилось нам сельцо наше, когда в каждом доме ставили «насимьенто [6] » и ели треску с чесноком и взбитыми белками [7] , и вспомнились нам разные разности, как пели у нас «Подошли мы к этой двери» и «Вон идет старушка, нам несет подарки, поубавила чуток, видно, стало жалко», и разобрала нас тоска по родине, ясное дело, тянет человека на родину, так тянет, что только держись, другой такой нету, как будешь справлять рождество вдали от родины, ни тебе доброго миндального марципана, ни тебе доброго марципана из Сонсеки, и не калятся в очаге каштаны, ох и треску от них, прямо канонада... «Листья виноградные, веер мой зеленый...» У Бласы слезищи из глаз — каждая с земной шар, мы с Коласом как увидели эти слезы, как увидели, до чего она разрюмилась, прямо тебе кающаяся Магдалина, ну куда денешься, слушайте, мерехлюндия, она прилипчивей оспы. Ох, кофе с ромом, его у нас «вырвиглаз» зовут, и сдобные булочки, и хворост, и засахаренный миндаль, и андалусские пышки, и медовые коврижки с орехами, и... и... и... И барабан самбомба, и большой бубен, и малые бубенчики, и «Дева Мария, Матерь Господня»... А как соскучились мы по винцу, по ликерчику «мистела», по анисовке, у нас не было под рукой даже красной кислятины, что прямо в голову шибает, как ее там раздобудешь. Но Бласа, женщина очень даже хозяйственная, прикопила бланки рецептиков за подписью послицына мозольного оператора, мулат он был, помесь итальянца с негритянкой, педик из педиков, а уж характерец... Заполнили мы эти рецептики и раздобыли несколько бутылок рома и вина французского. Сухой закон был, слыхали небось. Вы-то в этом что-нибудь смыслите? Я, по правде сказать, не шибко, но, видно, серьезное было дело, заковыристое... Словом, страху было много, может, это у них с тех времен осталось, когда они индейцами были, но только они, когда выговаривали эти слова, глаза закатывали, нос морщили, словно тужась при запоре, и ладонями перед лицом трясли, словно от невидимой опасности отмахивались: «Сухой закон!» Звучало так, словно они букой мальцов пугают. А вообще-то они по большей части все долговязые и обожают платить налоги, так что не разобраться толком. Ладно, были, значит, у нас эти бутылки да виски нашего патрона, он их, видать, где-то за границей раздобыл, мы и решили прибрать эти самые височки-висюлечки к рукам, чтобы у него неприятностей не вышло... Так что святую ночь справили как добрые христиане. По-турецки, одно слово!.. Колас сразу накачался и расхныкался, а Бласа, та подоткнула юбки и разорила всю елку, во славу Агустины Арагонской [8] , а потом давай пинать ногой подарочки, перевязанные шелковыми ленточками... И началось!.. Как веселились мы, как орали, «Марсиал, ты среди тореро первый», «За тебя, Испания, страна очарования, будь оно неладно», «Нет на земле другой такой». «Слава Христу из Лимпьясской [9] церкви», «Слава Пречистой из Ковадонги [10] », «Виват, святой покровитель гарпунщиков галисийских», «Янки, вон из нашей страны», «Слава Испании», «Оле, оле, многие лета мамаше моей»... Ну, спели, ясное дело, как у нас в селе, «Послушайте, сеньор Хосе, ее вы в щечку не целуйте», а Бласа, та до того серьезная сделалась, давай наставлять нас и поучать, с божьей помощью и под парами, мол, никому из этих мерикашек и дела нет до ляжечек Тарары [11] , тут все сплошь чурбаны неотесанные, слыхом не слыхивали, для чего нужны косы причетницы и сорочка Лолы, одни невежды вокруг, ни об чем никакого понятия, балаболы, дотошные и веснушчатые, причем рыжие, как Иуда, а то вообще негры. Так и шла ночь; и голосили мы песни, и орали, и слезы лили — от тоски по родине, ностальгия, а то как же, приятных-то воспоминаний у нас хоть отбавляй: и как в очередях стояли в голодные годы, и как справки о благонадежности добывали во время последних репрессий, и как хлыстами сами себя стегали, когда на Страстную участвовали в крестном ходе, и как севильские молодчики резвились с ножиками, и какой грипп был в девятнадцатом году, а потом эпидемия тифа, его вши разносили... И решили мы выйти на улицу, чуток проветрить голову и восстановить душевное равновесие. Такая уж это штука — жизнь вдали от родины, понимаете ли, человек приходит в волнение от чего угодно, тем более если он родом из нашей деревни, тут такое дело, будь оно неладно, в глотке у тебя ком застревает, твердый такой, ни сглотнуть, ни выплюнуть, стал и стоит, чертовня... Выбрались мы, значит, на улицу, снег идет, мы давай снова орать «Испанский солдатик», ну и пошло: ты чего, я ничего, да ты не больно того, урод несчастный, а ты заткнись, вахлак, вон как нализался... Короче сказать, во время такой перепалки Колас свалился ничком на асфальт, у самого поребрика, и не встает, словно шибануло его чем, сразу окоченел весь, заледенели и слезы на глазах, и бранные словечки на губах, это же бесчестье прямо, стыд и срам, отдать концы посереди какой-то треклятой улицы, а там все спать ложатся в такую рань, уж поверьте, в восемь вечера всякая птаха — к себе в гнездо... У нас-то в селе все бы обошлось: уж не будем говорить, что пили бы мы что-нибудь не такое смертоубийственное, но, главное дело, мы бы живехонько втащили его в первый же дом, какой оказался бы поблизости, устроили бы в самом теплом углу, поближе к жаровне, ступни снегом бы растерли, белешеньким, чистейшим, влили бы ему в глотку хорошую порцию «вырвиглаза», от этого мертвый воскреснет, но в тех краях, правильно Бласа говорила, живут сплошь чурбаны неотесанные, эдакие простые души, одна-единственная думушка — как бы выплатить все налоги тютелька в тютельку, что да, то да... Короче, так и остался там Колас, на углу Седьмой улицы и Сорок третьей авеню, в виде каменной статуи, в двух шагах от собора. Место что надо, самый центр города. Наутро к нему прицепили плакатик, очень симпатичный, с надписью большими буквами: «Хранить в испанском вине». Успех был неописуемый — отменили этот сволочной сухой закон, который столько страху нагнал на мерикашек, и теперь имеются у нас суда, сауны, парикмахерские, парфюмерия, компьютеры, похоронные бюро, которые так и называются «Коласпейн [12] ». Даже домашние туфли выпускаются под этой маркой и задвижки с секретом. И на всех этих изделиях обязательно рисуночек есть или переводная картинка: стоит наш Колас на перекрестке и улыбается, он знаменитее, чем Попи или Супермен. Бласа вернулась к нам в село и живет себе состоятельной вдовой, выстроила шале в местном стиле, понавешала по всему дому фотографии Коласа и рекламные плакаты, а в саду у нее красуется копия покойника в натуральную величину. Каждое рождество сельские власти устраивают торжества в честь Коласа, с музыкой и танцами на площади и с внеочередным розыгрышем епархиальной лотереи; случается, наезжают и заправилы из правительства, приносят соболезнования Бласе Наррос, она изрядно состарилась, над губой волоски торчат и на подбородке. В этот день Бласа, сами понимаете, на угощенье не скупится, а уж наряжается — это надо видеть: аж туфли надевает на высоких каблуках и ожерелья... Живется ей прямо замечательно, можете мне поверить, я за нее радуюсь, проценты ей отовсюду так и капают, потому как мериканцы, какие там они ни есть, а честности у них не отнимешь, и они посылают, что ей причитается, со всей точностью, а она знай себе молится, а как же, за Коласа, тяжелое, надо думать у него похмелье, может, потому и не пришлось больше ему пить в рождественскую ночь...
6
Насимьенто (от исп. Nacimiento — рождество) — макет, заключенный под стеклянный колпак; изображает сцену поклонения волхвов и пастухов младенцу Христу. Традиционное рождественское украшение испанского дома.
7
Испанское праздничное блюдо.
8
Агустина Сарагоса-и-Доменеч (1786 — 1857), прозванная Агустиной Арагонской, — национальная героиня, прославившаяся во время войны за независимость против вторгшихся в Испанию наполеоновских войск (1808 — 1814); при осаде Сарагосы обстреливала из артиллерийского орудия наступавших.
9
Лимпьяс — испанский городок в провинции Сантандер, местная церковь известна статуей Христа.
10
Ковадонга — деревня в провинции Овьедо, в битве при Ковадонге в 718 г. национальный герой Пелайо разбил мавров. Собор знаменит статуей Богоматери.
11
Тарара — народная песня-танец, разновидность хоты; распространена в провинции Сория. Кроме того, Тарара — прозвище искусной плясуньи, фигурирующей в текстах этого жанра. Упоминающиеся ниже Лола и причетница — персонажи народных песен.
12
Пародия на рекламное «словотворчество»: имя «Колас» присоединено к английскому Spain — Испания.
Прощание
— Да, дружище, да. Решено — подзаправимся. Горе — не беда, коли есть еда. Правильно говорится, и точка. Пора отпусков на носу, надо нам отметить это дело и то, что мы расстаемся... скажем, на некоторое время.
— Я покачу на море, вот так. А ты?
— Нет, я останусь дома, оно и не так накладно и спокойнее. После сегодняшнего надо вести себя осмотрительно. Компенсации надолго не хватит, а что потом... Ладно, неохота и думать.
— Ой, лапонька, ну что ты, какое может быть сравнение, я поеду на побережье, есть такое село, Гандия называется, мне сказали, там потрясающе, южнее устья Эбро, ну, ты представляешь себе, в районе Кастельона.
— Ты имеешь в виду Кастельон-де-ла-Плана?
— Не задавай глупых вопросов, другого нет.
— А, ну правильно, видели мы его на карте.
— Одно плохо, теперь мне что-то страшновато туда ехать, утром на работе мне рассказывали, ездил туда родственник сестры одного приятеля Фернандито, того, который из бухгалтерии, и этот самый родственник, судя по всему, разбирается в жизни и особенно в политике, так вот, Фернандито рассказывал с его слов, что в тех местах уже не говорят по-испански.
— Господи, тебе же голову морочат. Тоже мне приверженец централизации. Слушай, Кончи, ты погляди на этого пустомелю, что только плетет...
— Этот-то? Чепуху, уж мне ли не знать?..
— Если бы мы его не раскусили...
— Нет, правда, нет, мне рассказывали на полном серьезе; хотя, конечно, под секретом.
— Да ладно тебе, парень, ладно тебе...
— Нечто похожее действительно имеет место, но только севернее, там обосновались шведы, живут колониями, я-то в курсе, но они учат язык, посещают вечерние занятия, и тут на днях передавали по телику, что учатся они замечательно и все мгновенно усваивают. Их заодно приобщают ко всем нашим национальным культурным ценностям: учат стряпать чурро [13] , пить из бурдюка, проглатывать залпом стопку чинчона [14] и, кажется, но тут могу соврать, плясать сардану [15] по-каталонски...
13
Крендельки жаренные в масле.
14
Испанский хинный ликер.
15
Каталонский национальный танец.
— Да хватит, что ты заладил, должны же быть у плебса какие-то свои ценности, я так считаю, а ты что, против?
— А я что, я ничего...
— Ну так вот...
— И вообще, почем знать, если мы махнем туда, может, приживемся за милую душу, на службу так и так возвращаться не надо.
— Ох, не напоминай!
— Слушай, Хуансито, уроженец Куэнки, не наводи нас на грустные мысли, давайте-ка закажем чего-нибудь пожевать, а то в этом заведении все трещат почем зря и мельтешат разные физиономии, а официант — или кто он, бармен? — стоит себе ждет, гляди, ишь, пасть разинул, чтоб тебе...