Танка даны в антологии как отдельные стихотворения или как каэси-ута — как своего рода «посылка», эмоциональный эпилог длинной песни. Длинная песня может быть лирической, может быть сюжетной балладой. Но даже и баллады тяготеют к развернутому описанию чувств героев, их поступки — скорее лирические жесты. Перед нами — изборник лирики, и это определило все последующее развитие японской классической поэзии.

Антология — собрание песен всей тогдашней Японии. Мы не всегда можем провести строгую стилистическую грань между фольклорной и литературной поэзией. Сам факт включения в антологию народных песен наряду с бесспорными произведениями индивидуального творчества подсказывает, что авторство понималось в те времена иначе, чем теперь. Существовал мощный стиль эпохи со множеством переходов и оттенков.

Наиболее древними в антологии считаются песни любви. Они возникли во время земледельческих праздников и связанных с ними народных игрищ. Они пелись полухориями (мужчин и женщин); иногда происходила своего рода перекличка песнями, связанными с обрядами сватовства и свадьбы. Даже в патриархальные времена в Японии оставались в силе некоторые обычаи матриархата (вспомним, что главным божеством страны была солнечная дева). К таким пережиткам относился брак «цумадои», когда муж и жена жили отдельно и муж навещал жену в доме ее родителей. Во время некоторых празднеств, согласно древнему обычаю, брачные союзы считались недействительными. Песни на эти темы придают японской любовной поэзии особый характер. Долгие времена женщина была так же свободна в изъявлении чувств, как и мужчина.

У японской песни обостренный слух и зоркий взгляд. Поэт слышит шорох платья жены, которую нужно покинуть, уходя в дальний путь, видит, как меж крыльев гусей, летящих под облаками, скользнул на землю белый иней. Песня любит точный жест: прижатый к глазам рукав любимой в минуту расставания, она просит густые рощи хаги склониться до земли, «чтобы во всех концах земли звучали оленя крики, что зовет жену».

Для нее характерно напряженное чувство, требующее немедленного разрешения. Доброта, любовь ко всему живому, к родной природе, мощная ясность — вот лик народной поэзии. Она еще не знает трагических коллизий. В плачах по умершим — скорее глубокая печаль разлуки, чем неисходная скорбь.

Весь земной мир, ход разнообразного труда, ритуал, запреты, заклинания становятся материалом поэзии.

Сравнения, метафоры бесконечны; в «Манъёсю» (а она огромна, в ней 4496 песен) длинные ряды тем: «поют о небе», «поют о горах», о росе, о травах, о птицах, о колодце; «сравнивают с деревом», с богами, с кораблем… Так складывался тот мощный стиль эпохи, о котором уже говорилось, — им и обусловлено появление поэтической индивидуальности.

Народный поэт привязан к своему селению, к родным местам, он стремится вернуться к ним, как бы далеко он не был — даже ценою смерти, как рыбак Урасима в знаменитой балладе. Нужно, чтобы творец песни отделился хоть немного от родной почвы, увидел страну, как некогда боги-созидатели сверху и вдаль, как сумел это сделать первый великий поэт Японии Какиномото Хитомаро (вторая половина VII — начало VIII в.).

Хитомаро, несомненно, унаследовал неведомые нам традиции племенного певца. Он мастер торжественных стихотворений, прославляющих красоту природы, окружающей дворец государя. Его плачи — чудо композиции; сравнения, метафоры, постоянные эпитеты всегда уместны, естественны. Он плоть от плоти нарождающегося государства. Ему доступны и величественная красота, даже грандиозность эпического поэта; вместе с тем он изображает движения сердца, тонко чувствуя возможности танка.

Биография Хитомаро почти неизвестна. Но его индивидуальность пронизывает всю его поэзию. Его горести, отзвуки служебной неудачи, любовь к жене, раздумья о жизни запечатлены в стихах ясными, сильными красками.

Во многом иным был его младший современник Ямабэ Акахито, проникновенный поэт родной природы. Его знаменитые танки уже предвосхищают иную поэтику, поэтику классической танка IX–X веков.

Органический ход национальной поэзии утверждался плодотворнейшим влиянием китайской поэзии [1563] , философии, учившей высокой нравственности истинного мужа; буддийской проповедью о непрочности всего земного, утончавшей благородное чувство печали Отомо Табито (665–731) и Яманоэ Окура (659–733). Поэзия Окура удивительно конкретна, биографична. Судьба его, вельможи, удаленного из столицы, складывалась нелегко. Его поддерживала дружба Отомо Табито, любовь к детям. Окура — великий гуманист, в его стихах звучат страдания простых людей. Нагаута Ямоноэ Окура почти лишены условных черт традиционного поэтического стиля.

Естественность и простота Отомо Табито сродни народной лирике, полны конкретного чувства, рожденного обстоятельствами его жизни опального сановника.

Окура, Табито и окружавшие их поэты были связаны со столицей, но подолгу жили в далеких углах страны. Они были послами культуры, первыми интеллигентами средневековой Японии.

Род Отомо, к которому принадлежал Табито, дал немало одаренных поэтов. Наиболее выдающимся из них был Отомо Якамоти (718–783). В «Манъёсю» очень много его стихов: от порывистой юношеской лирики до грустных раздумий зрелого мужа.

Любовная лирика Якамоти полна непосредственности, но это и произведения тончайшего мастера. Танка Якамоти богаты ритмическими переходами, полнозвучной эвфонией. Мы видим, как растет, утончается его чувство к невесте, а потом к жене: от нетерпеливой страсти к ровной любви. Мягкая улыбка освещает его дружеские послания. Он ревнитель родовой чести, своего чистого имени. Идеал его поэзии — масурао, отважный благородный муж. Последние четыре книги «Манъёсю» — лирический дневник Якамоти. Он уже осознал себя национальным поэтом, собирал народные песни, выбирал лучшие. Он словно бы предчувствовал свою роль завершителя целой поэтической эпохи. Его песня о падающем снеге в день Нового года завершает изборник. Ему было тогда сорок два года. Он прожил после этого еще двадцать четыре года, но, по-видимому, более поздние стихи его до нас не дошли.