Джеймс улыбнулся, хотя его пальцы оглаживали покой-камень:

— Вряд ли он полагает, что ты скроешься в кустах, моя драгоценная змея. Он сказал, что хочет поговорить.

— Я могу говорить где угодно.

— Я его понимаю. Твое… не вполне обычное появление, особенно в мужском общежитии, способно привлечь нежелательное внимание.

Я легла на спину, с хрустом сминая сухую траву. На небе не было ни облачка, и, лежа, я не видела ни одного из разноцветных деревьев у подножия холма, но все равно и прохлада в воздухе, и запах костров, и стремительнее порывы ветра возвещали о том, что Хэллоуин почти пришел.

Джеймс стоял надо мной, отбрасывая тень. Там, где солнце меня не касалось, было холодно.

— Как ты себя чувствуешь?

— Прекрати спрашивать, — сказала я. — Я чувствую себя отлично. Великолепно. Никогда не была счастливее. Как ты меня нашел?

— Запросто: ты лежала на траве в полутора метрах от меня.

— Приляг, чтобы я могла тебя стукнуть, — попросила я, и он улыбнулся в ответ бескровной улыбкой. — Я спрашивала про то, как ты нашел меня до этого. На холме, когда я вырубилась. Ночью.

О боже, он покраснел. Вот уж не знала, что Джеймс Морган способен краснеть. Он отвернулся, пытаясь спрятать раскрасневшиеся щеки, но я все равно видела, как у него горят уши.

— Ты мне… снилась.

— Я тебе снилась?

Сначала я могла думать только о том, сколько раз он спал и видел во сне не меня, а Ди. Потом я поняла, что может означать его румянец.

— Что же это был за сон?

— Ха!.. Ты сама знаешь.

Я нахмурилась, а потом поняла: он имеет в виду, что я прочитаю его мысли. А потом я поняла, что не читаю.

А потом я поняла, что и не могу их прочитать.

Я уставилась на Джеймса, пытаясь уловить нити мыслей… Не получалось. Не получалось даже вспомнить, как я раньше это делала.

Джеймс поднял руки:

— Эй, я не контролирую свое подсознание. К фантазиям нельзя предъявлять претензии! Вряд ли в реальной жизни я способен так танцевать.

Я все еще пыталась поймать его мысли и вдруг поняла: он больше не золотой. Когда я перестала видеть его музыку?… Я знала, что он не изменился. Значит, изменилась я.

Я закрыла лицо руками.

— Дело, выходит, не в моем сне. — Джеймс не спрашивал, а утверждал. Он рухнул на траву. — С тобой что-то случилось прошлой ночью?

— Я не слышу твоих мыслей, — прошептала я, не отрывая рук от лица.

Джеймс замолчал. То ли растерялся, то ли сразу понял, что это для меня означает. Я убрала руки, потому что мне нужно было его видеть, раз уж я не могла слышать его мысли. Он с отсутствующим видом глядел перед собой.

— Скажи что-нибудь, — попросила я. — Так тихо… Скажи мне, что ты думаешь.

— Добро пожаловать в мою жизнь. Мне постоянно приходится угадывать, что думают другие. — Джеймс посмотрел на меня, пожал плечами, и его голос смягчился. — Я думал, что, может быть, это все из-за приближения Хеллоуина. Элеонор сказала, что твое тело износилось и тебе придется сгореть. Может, это все из-за изношенного тела.

— Я не чувствую себя изношенной. Я чувствую себя… — Я боялась произнести это вслух.

Джеймс с невообразимо важным видом провел пальцами по тыльной стороне моей руки.

— Знаю. Слушай, Нуала… — Он заколебался. — Элеонор сказала кое-что еще. Есть способ сохранить твои воспоминания.

У меня в животе все сжалось.

— А ей какое дело?

— Понятия не имею. Она может врать?

Я покачала головой, слушая, как подо мной шелестит трава. Вспомнились слова Брендана и Уны.

— Нет. Но может недоговаривать.

Джеймс скривился:

— Да. Я тоже так подумал. Она сказала, что, если я семь раз произнесу твое имя, пока ты будешь гореть, ты сохранишь свои воспоминания.

— Истинное имя?

На самом деле я думала: «Мои воспоминания?!»

Джеймс кивнул:

— Ты знаешь, что это означает?

— Примерно представляю: очень нежелательно его кому-то говорить. Потому что если кто-то узнает твое истинное имя, то тебя могут заставить грабить ночные магазины, совершать запрещенные сексуальные действия, смотреть фильмы со Стивеном Сигалом и делать прочие вещи, которые ты никогда бы не стала делать. И именно поэтому я никому никогда его не скажу, — ответила я.