Она помолчала немного и добавила:

— Ты исполняешь мои желания. Но как-то их переворачиваешь всегда. По-моему, ты исполняешь только те, которые совпадают с твоими собственными, и так, как тебе удобно. Я столько раз скучала по дому и по маме — но туда мы с тобой ни разу не попали… И… и если ты еще раз посмеешь сказать, что я заставила тебя меня полюбить, я тебя брошу! И обратно не позову! Шляйся сам где знаешь!

— Как же ты меня бросишь, — вздохнул я. — У меня никого нет, кроме тебя. Я тебя не отпущу. И у тебя ведь — только я…Иди сюда, милая. Никуда нам друг от друга не деться. Ну, не плачь, девочка… Пойдем-ка зароемся в те одеяла. Я ужасно устал, а ты и вовсе чуть жива. Туши свечку.

ОНА

Мы прожили в лесной избе несколько недель. Даже жаркие ночные ласки не сдвигали нас с места. Никаких поблажек — суровая проза примитивного быта. Еду добывал Отокар — на второй день он обнаружил у себя охотничью сноровку, а в сенях — допотопное ружье, и к крупам, предусмотрительно запасенным предыдущим обитателем избы, стало добавляться мясо, то куропатка, то заяц. А мне пришлось научиться разделывать эти тушки… брр… но научилась кое-как. Стирала в корыте, топила печь, жарила мясо, варила каши, мыла полы. Дрова колола — изредка, чаще все-таки это делал Отокар

Зато мы перестали выяснять, кто из нас крутит штурвал. Сейчас его явно никто не трогал.

А потом мы вспомнили, что человек — животное общественное, пополнили запас дров, вымели мусор, подперли дверь поленом — и ушли куда глаза глядят.

Через пару часов под ногами зазмеилась хоженая тропа. Потом лес расступился, и мы вышли к небольшой деревне возле речки-переплюйки.

— Гнилушки, — сказал Отокар. — На местном наречии — Сартагай. Ты снова не знаешь языка?

Я покачала головой.

— Ничего страшного, — улыбнулся он. — Я чудной, днями в лесу пропадаю, и жена у меня должна быть достойна моей репутации. Девка из-за леса, где нормальные люди не живут, только баргеты и кумасты, а они не совсем человеки… В самый раз. Пойдем, познакомлю с соседями.

И после этого он будет говорить, будто я веду его по его дорогам! Да откуда ж мне было знать там, в лесу, что я тренируюсь перед вступлением в настоящую сельскую жизнь! У него в деревне был дом. Деревянный, крытый тесом. Курятник, за которым в его отсутствие приглядывала соседка, бабка Канга. Кошка Зюка, гулявшая сама по себе. Огород, в котором что-то росло, явно взывая о прополке и поливе. И все это перешло в мои руки, из которых и валилось с редким постоянством. Потому что в деревне я была два раза в жизни — в том самом Елкине, у маминой двоюродной бабушки…

Но мне понравилось.

Бабка Канга поцокала языком, увидев меня, и взялась за обучение дикой девки из-за леса. Тетка Уйта и тетка Лема каждую свободную минуту забегали помочь, наставить, направить. К концу лета мой огород дал урожай не хуже соседских, куры исправно неслись, кошка мурлыкала и толкала лбом руку, чтобы почесали; я сшила себе несколько рубах и две юбки, а Отокару даже штаны — спасибо соседкам, вышло не криво. И я разговаривала на ломаном турайском.

В сентябре (здесь называлось — урожайка) Отокар уехал с мужиками в город на ярмарку и не вернулся.

Мне шел семнадцатый год, и я была беременна.

– -

Мы не расставались ни на минуту все лето, и когда он собрался на два дня в Лашену, я охотно его отпустила. Он звал меня с собой на ярмарку, но я что-то сильно уставала последнее время от хозяйственной возни, и перспектива несколько часов трястись на телеге как-то не вдохновляла. Так что Отокар уехал, а я осталась. Помахав ему вслед, я взяла корзину и вышла со двора — и немедленно нос к носу столкнулась со старой Кангой.

— Далеко ль собралась, Алетка?

Это было любезное обращение. Чаще говорили — Алетка-баргетка или просто баргетка, подчеркивая мое иззалесное происхождение. Не знаю, каковы из себя эти залесные баргеты, но уж что у них все не как у людей, мне объясняли при каждом удобном случае — и частенько на моем собственном примере.

— Да вот, по грибы…

Бабка пожевала губами, окинула меня цепким взглядом, глазки ее азартно засверкали.

— Что ж, грибы — дело хорошее. Смотри только, тяжелого не ворочай, повредишь еще что, не приведи Великий Суу… Когда ждешь-то — к мокроступу?

— Чего жду? — изумилась я, абсолютно не понимая, о чем, собственно, речь. Тем более что до мокроступа — до апреля, если по привычному мне календарю, — было еще жить и жить.

— Не чего, а кого! Батюшки-светы, да она не знала! Вот ведь чудо-то залесное, как есть ничего не понимает… — бабка страшно была довольна своей прозорливостью и откровенно наслаждалась моей растерянностью. — Дитенка, кого ж еще?

— Дитенка?!

Как-то по малолетству и по глупости своей я ни разу не задумалась о такой возможности. Казалось, это пока не про меня. Конечно, от любви мужчины и женщины бывают дети, кто бы сомневался, но вот так — раз, и пожалуйста! без предупреждения, без подготовки…