Шрифт:
4
Все известные почести я отдаю вам, кто б вы ни были, Президент в Белом доме должен быть для вас, а не вы для него, Министры в своих кабинетах должны быть для вас, а не вы для них, Конгресс должен созываться ежегодно ради вас, Законы, суды, все штаты, хартии городов, торговля, почта — все это должно быть для вас. Внимательно слушайте, мои дорогие ученики! Все догмы, вся политика, вся цивилизация исходят от вас, Все изваянья, памятники, все написанное на пьедесталах существует для вас. Вся история, все цифры статистики, все мифы, сказанья живут сейчас в вас, Если б вы не дышали, не двигались, то где были бы они? Самые знаменитые поэмы обратились бы в прах, драмы и речи стали бы пустотой. Вся архитектура возникает лишь тогда, когда вы на нее глядите. (Разве она выражена только в белом или сером камне? Или в линиях арок, карнизов?) Вся музыка оживает от вас, когда о ней напомнят вам инструменты; Ведь музыка — это не скрипки, не корнеты, не гобои, не барабаны, не ноты для сладкого пения баритона, не ноты мужского или женского хора, Музыка и ближе и дальше. 5
Когда же целое станет единым? Может ли каждый увидеть признаки лучшего, глядя в зеркало! Разве нет более великого? Разве все здесь с вами, с таинственной незримой душой? Странную, как парадокс, суровую истину я утверждаю: Грубая вещность и невидимая душа едины. Строительство домов, разметка, распилка бревен; Кузнечное дело, выдувка стекла, покрытие крыш железом, гонтом; Судостроение, сооружение доков, засолка рыбы, мощение улиц, тротуаров; Откачка насосом, забивка свай, подъем лебедкой, топка углем, обжиг кирпича; Шахты и все, что в них под землей, лампочки в темноте, эхо, песни, какие широкие, самобытные мысли видны на темных от угольной пыли лицах; Огни сталелитейных заводов в горах иль по речным побережьям, литейщики лапчатым ломом пробуют плавку, глыбы руды и засыпка руды, каменного угля, известняка; Домны и пудлинговые печи, брызги, осколки от плавки, прокатный стан, чугунные болванки, тавровые крепкие рельсы для железных дорог; Нефтяные промысла, шелкопрядильня, завод свинцовых белил, сахарный завод, лесопилка, огромные фабрики, заводы; Обработка камня, украшение фасадов, окон, входов, молоток, зубило, щиток для защиты большого пальца; Чеканка, наполненный варом котел и под ним костер; Тюки хлопка, крюк грузчика, пила и козлы пильщика, изложница литейщика, нож мясника, ледяной плуг и все ледовые работы; Инструменты такелажника, парусного мастера, изготовщика гаков и блоков; Изделия из гуттаперчи, папье-маше, краски, кисти, изготовление кистей, инструменты стекольщика; Обклейка фанерой и горшок с клеем, кондитерские украшения, графин и стаканы, ножницы, утюг, Шило и ремень, мера пинты и кварты, стойка и табуретка, перо гусиное или стальное, изготовление всех острых инструментов; Пивоварня, пивоварение, солод, чаны, работа пивоваров, виноделов, уксусников; Выделка кож, изготовление экипажей, котлов, плетенье веревок, перегонка, раскраска вывесок, гашение извести, уборка хлопка, гальванопластика, электротипия, стереотипия; Станок для клепки, строгальный станок, жнейки, плуги, молотилки, паровозы; Повозка возчика, омнибус, ломовой фургон; Пиротехника, разноцветный фейерверк ночью, причудливые фигуры и струи; Мясо на прилавке, бойня, мясник в кровавой одежде; Загон для свиней, молоток для убоя, крюк, лохань для ошпаривания, потрошение, большой нож для разделки, молоток упаковщика, кропотливая зимняя заготовка свинины; Помол пшеницы, ржи, кукурузы, риса, мешки муки в баррел, в пол и четверть баррела, груженые баржи, высокие груды на пристанях и набережных; Люди и труд людской на паромах, железных дорогах, каналах, каботажных судах, рыбачьих баркасах; Ежечасный обычный порядок вашей или другой человеческой жизни, магазин, склад, депо, фабрика; Все это вблизи тебя днем и ночью, о рабочий, кто б ты ни был, показывает твою ежедневную жизнь; В этом, в них тяжелейшая весомость гораздо больше, чем ты считаешь, и гораздо меньше; В них подлинная сущность, в них поэмы для тебя и для меня. В них, не только в тебе — ты и твоя душа объемлет все вещи, независимо от оценки; В них развитие к лучшему, в них все темы, намеки, возможности. Я не утверждаю, что видимое вами вокруг — бесполезно, я не советую вам остановиться, Я не отрицаю значения того, что вы считаете значительным, Но я говорю, что ничто не ведет к более великому так, как ведет все это. 6
Вы ищете где-то вдали? Вы наверное назад вернетесь, В самых знакомых вещах находя самое лучшее или только хорошее, В людях, самых близких к вам, находя самое нежное, сильное, дорогое; Счастье и знанье не где-то в другом месте, а здесь, не в другое время, а сейчас; Мужчина — в том, кого вы видите и касаетесь, всегда в друге, брате, ближнем соседе, женщина — в матери, в любимом, в жене; Народные вкусы и труд первенствуют в поэмах и во всем. Вы, рабочие и работницы наших Штатов, владеете чудесной и мощной жизнью, И все остальное уступает место людям, таким, как вы. Если б псалом пел вместо певца, Если б проповедь проповедовала вместо проповедника, Если б кафедра, поднимаясь, двигалась вместо резчика, украсившего ее резьбой, Если б я касался тела книг ночью или днем и они прикасались к моему телу, Если б университетский курс убеждал, как спящая женщина и ребенок, Если б позолота свода улыбалась, как дочь ночного сторожа, Если б акты ручательств отдыхали в креслах напротив, как мои друзья, То тогда б я протянул им руку и прославил их так же, как мужчин и женщин, подобных вам. Молодость, день, старость и ночь
Перевод Н. Банникова.
Молодость, щедрая, страстная, любвеобильная — молодость, полная сил, красоты, обаянья, Знаешь ли ты, что и старость придет столь же красива, сильна, обаятельна? День, горячий, роскошный, сияющий — день с великолепным солнцем, полный движенья, стремлений, смеха, За тобой идет ночь, у ней миллионы солнц, и сон, и живительный сумрак.ИЗ ЦИКЛА «ПЕРЕЛЕТНЫЕ ПТИЦЫ» [153]
Пионеры! О пионеры!
Перевод К. Чуковского.
Дети мои загорелые, Стройно, шагом, друг за другом, приготовьте ваши ружья, С вами ли ваши пистолеты и острые топоры? Пионеры! о пионеры! Дольше мешкать нам нельзя, Нам идти в поход, мои любимые, туда, где бой всего опасней, Мы молодые, мускулистые, и весь мир без нас погибнет, Пионеры! о пионеры! Ты, западная молодежь, Ты неустанная, горячая, полная гордости и дружбы. Ясно вижу я тебя, ты идешь с передовыми, Пионеры! о пионеры! Что же старые народы? Утомились, ослабели, и их урок пришел к концу, там, за дальними морями? Мы их ношу поднимаем, их работу и их урок, Пионеры! о пионеры! Старое осталось сзади, Новый, краше и сильнее, свежий мир, могучий мир, Мы в этот мир ворвемся с боем, в мир похода и труда! Пионеры! о пионеры! Мы бросаемся отрядами По перевалам и над кручами, по дорогам неизведанным, Напролом, в атаку, грудью завоевать и сокрушить. Пионеры! о пионеры! Мы валим древние деревья, Мы запруживаем реки, мы шахтами пронзаем землю, Прерии мы измеряем, мы распахиваем нови, Пионеры! о пионеры! Мы родились в Колорадо, Мы с гигантских горных пиков, мы с сиерр, с плато высоких, Мы из рудников, из рытвин, мы с лесных звериных троп, Пионеры! о пионеры! Из Небраски, из Арканзаса, Мы из штатов серединных, мы с Миссури, в нас кровь заморских наших предков, Мы с товарищами за руку, мы северяне, мы южане, Пионеры! о пионеры! Все смести, снести с пути! О любимые, о милые! Грудь от нежности болит! Я и радуюсь и плачу, от любви я обезумел, Пионеры! о пионеры! С нами знамя, наше знамя, Поднимите наше знамя, многозвездную владычицу, все склонитесь перед нею, Боевая наша матерь, грозная, во всеоружии, ее ничто не сокрушит, Пионеры! о пионеры! Дети мои, оглянитесь. Ради этих миллионов, уходящих в даль столетий, напирающих на нас, Нам невозможно отступить или на миг остановиться, Пионеры! о пионеры! Дальше сжатыми рядами! Убыль мы всегда пополним, мертвых заместят живые, Через бой, через разгром, но вперед, без остановки, Пионеры! о пионеры! Все живые пульсы мира Влиты в наши, бьются с нашими, с западными, заодно, В одиночку или вместе, направляясь неустанно в первые ряды для нас, Пионеры! о пионеры! Многоцветной жизни зрелища, Все видения, все формы, все рабочие в работе, Все моряки и сухопутные, все рабы и господа, Пионеры! о пионеры! Все несчастные влюбленные, Все заключенные в темницах, все неправые и правые, Все веселые, все скорбные, все живые, умирающие Пионеры! о пионеры! Я, моя душа и тело, Мы, удивительное трио, вместе бродим по дороге, Средь теней идем по берегу, и вокруг теснятся призраки, Пионеры! о пионеры! Шар земной летит, кружится, И кругом планеты-сестры, гроздья солнц и планет, Все сверкающие дни, все таинственные ночи, переполненные снами, Пионеры! о пионеры! Это наше и для нас, Расчищаем мы дорогу для зародышей во чреве, Те, что еще не родились, ждут, чтобы идти за нами, Пионеры! о пионеры! И вы, западные женщины! Старые и молодые! Наши матери и жены! Вы идете вместе с нами нераздельными рядами, Пионеры! о пионеры! Вы, будущие менестрели, Затаившиеся в прериях, скоро вы примкнете к нам, нам споете ваши песни. (А певцы былого века лягте в гроб и отдохните, вы свою работу сделали.) Пионеры! о пионеры! Не услады и уюты, Не подушки и не туфли, не ученость, не комфорт, Не постылое богатство, не нужны нам эти дряблости, Пионеры! о пионеры! Что? Обжираются обжоры? Спят толстобрюхие сонливцы? И двери их наглухо закрыты? Все же скудной будет наша пища, и спать мы будем на земле, Пионеры! о пионеры! Что? уже спустилась ночь? А дорога все труднее? и мы устали, приуныли и засыпаем на ходу? Ладно, прилягте, где идете, и отдохните до трубы, Пионеры! о пионеры! Вот она уже трубит! Там, далеко, на заре — слышите, какая звонкая? Ну, скорее по местам — снова в первые ряды, Пионеры! о пионеры!153
Ряд стихотворений Уитмена (а также название поэтического цикла «Перелетные птицы») возникли под влиянием Г.-У. Лонгфелло, чье творчество Уитмен очень любил.
Тебе
Перевод К. Чуковского.
Кто бы ты ни был, я боюсь, ты идешь по пути сновидений, И все, в чем ты крепко уверен, уйдет у тебя из-под ног и под руками растает, Даже сейчас, в этот миг, и обличье твое, и твой дом, и одежда твоя, и слова, и дела, и тревоги, и веселья твои, и безумства — все ниспадает с тебя, И тело твое, и душа отныне встают предо мною, Ты предо мною стоишь в стороне от работы, от купли-продажи, от фермы твоей и от лавки, от того, что ты ешь, что ты пьешь, как ты мучаешься и как умираешь. Кто бы ты ни был, я руку тебе на плечо возлагаю, чтобы ты стал моей песней, И я тихо шепчу тебе на ухо: «Многих женщин и многих мужчин я любил, но тебя я люблю больше всех». Долго я мешкал вдали от тебя, долго я был как немой, Мне бы давно поспешить к тебе, Мне бы только о тебе и твердить, тебя одного воспевать. Я покину все, я пойду и создам гимны тебе, Никто не понял тебя, я один понимаю тебя, Никто не был справедлив к тебе, ты и сам не был справедлив к себе, Все находили изъяны в тебе, я один не вижу изъянов в тебе, Все требовали от тебя послушания, я один не требую его от тебя. Я один не ставлю над тобою ни господина, ни бога: над тобою лишь тот, кто таится в тебе самом. Живописцы писали кишащие толпы людей и меж ними одного — посредине, И одна только голова была в золотом ореоле, Я же пишу мириады голов, и все до одной в золотых ореолах, От руки моей льется сиянье, от мужских и от женских голов вечно исходит оно. Сколько песен я мог бы пропеть о твоих величавых и славных делах, Как ты велик, ты не знаешь и сам, проспал ты себя самого, Как будто веки твои опущены были всю жизнь, И все, что ты делал, для тебя обернулось насмешкой. (Твои барыши, и молитвы, и знанья — чем обернулись они?) Но посмешище это — не ты, Там, в глубине, под спудом затаился ты, настоящий. И я вижу тебя там, где никто не увидит тебя, Пусть молчанье, и ночь, и привычные будни, и конторка, и дерзкий твой взгляд скрывают тебя от других и от самого себя, — от меня они не скроют тебя, Бритые щеки, нечистая кожа, бегающий, уклончивый взгляд пусть с толку сбивают других — но меня не собьют, Пошлый наряд, безобразную позу, и пьянство, и жадность, и раннюю смерть — я все отметаю прочь. Ни у кого нет таких дарований, которых бы не было и у тебя Ни такой красоты, ни такой доброты, какие есть у тебя, Ни дерзанья такого, ни терпенья такого, какие есть у тебя. И какие других наслаждения ждут, такие же ждут и тебя. Никому ничего я не дам, если столько же не дам и тебе, Никого, даже бога, я песней моей не прославлю, пока не прославлю тебя. Кто бы ты ни был! иди напролом и требуй! Эта пышность Востока и Запада — безделица рядом с тобой, Эти равнины безмерные и эти реки безбрежные — безмерен, безбрежен и ты, как они, Эти неистовства, бури, стихии, иллюзии смерти — ты тот, кто над ними владыка, Ты по праву владыка над природой, над болью, над страстью, над каждой стихией, над смертью. Путы спадают с лодыжек твоих, и ты видишь, что все хорошо, Стар или молод, мужчина или женщина, грубый, отверженный, низкий, твое основное и главное громко провозглашает себя, Через рожденье и жизнь, через смерть и могилу, — все тут есть, ничего не забыто! — Через гнев, утраты, честолюбье, невежество, скуку твое Я пробивает свой путь.Франция
(18-й год наших Штатов) [154]
Перевод И. Кашкина.
Великое время и место, Резкий, пронзительный крик новорожденного, который так волнует материнское сердце. Я бродил по берегу Атлантического океана И услышал над волнами детский голос, Я увидел чудесного младенца, он проснулся с жалобным плачем от рева пушек, от криков, проклятий, грохота рушившихся зданий. Но я не устрашился ни крови, струящейся по канавам, ни трупов, то брошенных, то собранных в кучи, то увозимых в телегах, Не отчаялся при виде разгула смерти, не убоялся ни ружейной пальбы, ни канонады. Бледный, в суровом молчании, что мог я сказать об этом взрыве давнего гнева? Мог я желать, чтоб человек был иным? Мог я желать, чтоб народ был из дерева или из камня? Чтобы не было справедливого воздаяния времен и судьбы? О Свобода! Подруга моя! Здесь тоже патроны, картечь и топор припрятаны до грядущего часа, Здесь тоже долго подавляемое нельзя задушить, Здесь тоже могут восстать наконец, убивая и руша, Здесь тоже могут собрать недоимки возмездья. Потому я шлю этот привет через море И не отрекаюсь от этих страшных родов и кровавых крестин, Но, вспомнив тоненький плач над волнами, буду ждать терпеливо, с надеждой, И отныне, задумчивый, но убежденный, я сохраню это великое наследство для всех стран мира. С любовью обращаю эти слова к Парижу, Где, надеюсь, найдутся певцы, что поймут их, Ведь должна быть жива во Франции музыка тех лет. О, я слышу, как настраивают инструменты, скоро звук их заглушит враждебные голоса, Я надеюсь, что ветер с востока принесет к нам торжественный марш свободы. Он достигнет сюда, и, от радости обезумев, Я побегу перелагать его в слова, воздать ему славу, — И еще пропою тебе песню, подруга моя.154
Франция (18-й год наших Штатов) — Хронология Уитмена начинается от «Декларации американской Независимости» (1776), то есть речь идет о Франции 1794 г.; стихотворение посвящено кульминационному моменту французской буржуазной революции.
Год метеоров
(1859–1860)
Перевод Б. Слуцкого.
Год метеоров! Зловещий год! Закрепить бы в словах иные из твоих деяний и знамений, Воспеть бы твои девятнадцатые президентские выборы, Воспеть бы высокого седого старика, [155] взошедшего на эшафот в Виргинии. (Я был совсем рядом, молчал, сжав зубы, наблюдал, Я стоял возле тебя, старик, когда спокойно и равнодушно, дрожа только от старости и незаживших ран, ты взошел на эшафот.) Воспеть бы, не жалея слов, твои отчеты о всеобщей переписи, Таблицы населения и производства, воспеть бы твои корабли и грузы, Гордые черные корабли, прибывающие в Манхаттен, Одни набитые иммигрантами, другие, те, что идут с перешейка, — золотом, Спеть бы обо всем этом, приветствовать всех, кто сюда прибывает, Воспеть бы и вас, прекрасный юноша! Приветствую вас, юный английский принц! (Помните, как вздымались валы манхаттенских толп, когда вы проезжали с кортежем из пэров? Я тоже был в толпе, преданный вам всем сердцем.) Не забуду воспеть чудо, корабль, входящий в мой залив. Четкий и величавый «Грейт Истерн» плыл по моему заливу, в нем было шестьсот футов, Он входил в гавань, окруженный мириадами лодок, и я не забуду его воспеть; Не забуду комету, что нежданно явилась с севера, полыхая в небесах, Не забуду странную, бесконечную процессию метеоров, ослепляющую и в то же время видимую совершенно отчетливо. (Миг, только миг она несла над головами клубы неземного огня, Потом удалилась, канула в ночь и пропала.) Воспеваю это порывистыми, как и все это, словами — хочу, чтобы этим сиянием сияли гимны, Твои гимны, о год, крапленный злом и добром, — год зловещих предзнаменований! Год комет и метеоров, преходящих и странных, — ведь и здесь, на земле, есть такой же преходящий и странный! И я пересекаю ваши рои и скоро кану в ночь и пропаду; в конце концов эта песня И я сам только один из твоих метеоров!155
…Воспеть бы высокого седого старика...— Имеется в виду казнь Джона Брауна (1800–1859), поднявшего на юге США восстание за освобождение негров от рабства.