— Э-э… — замямлил я, не решаясь принять вознаграждение. — Так не годится.

— Что? — Хашим округлил глаза.

— Если вернусь, не отработав, хозяин побьёт.

— Ты чего несёшь, сопляк? Бери, — он схватил мою правую руку и насыпал серебро в ладонь. — А теперь катись отсюда.

— Господин Хашим, — не оставлял я попыток, суча ногами и трепыхаясь, ухваченный за шиворот, — мне нужно вам кое-что сказать. Пожалуйста.

— Ну, — движение к двери остановилось, Хашим встряхнул меня и повернул лицом к себе. — Говори живее, что хотел.

— Я… я… — мысли сбились в кучу, закипающая от адреналина кровь пульсировала в ушах. — Я. Ваш. Сын, — вымолвил, наконец, окостеневший от напряжения язык.

— Чего?!

— Сын, сын, — повторил я, словно это было заклинание способное остановить время и дающее возможность перевести дух.

— Ты, пацан, в своём уме? — Хашим сделал шаг назад и внимательно ко мне присмотрелся. — Кто тебе сказал такую чушь?

— Мама, — ответил я, не раздумывая.

— Да какая, к хуям, мама?!

— Босс, у вас всё нормально? — донёсся из-за чуть приоткрытой двери голос охранника.

— Пшёл вон!

— Слушаюсь.

— Сколько тебе лет? Кто мать? — вернулся Хашим к прерванному разговору.

— Мне девять лет. Маму звали Жанной.

— Жанной, — повторил Хашим задумчиво. — Чёрт. По именам-то я их не очень… Кликуху знаешь?

Я отрицательно покачал головой и вздохнул.

— Вроде была у меня какая-то Жанна. Девять лет, говоришь? Нда… Она живая ещё?

— Умерла, — шмыгнул я носом. — Месяц назад, от лихорадки.

— Вот, блядь, всегда так, — хлопнул себя Хашим по ляжке. — Чуть что, ответственного не найти. Ну-ка, — он ухватил меня за подбородок и присмотрелся, насупившись. — Что-то не похож ты нихуя. Хотя…

— Мама говорила, вы — добрый человек, — попытался я сделать максимально проникновенный взгляд. — Она хотела, чтобы я вырос таким же умным, чтобы далеко пошёл.

— Правда? — губы «отца» скривились в подобии улыбки. — Что она ещё говорила?

— Мама не часто об этом рассказывала, только перед смертью. Плакала всё время. Жалела, что не сказала раньше. Думаю, она любила вас.

— Хм, — Хашим развернулся и, качая головой, прошёл к бару, чтобы заполнить опустевший стакан. — А знаешь, — начал он, звеня бутылками, — у меня ведь пять дочерей. Ну, насколько известно. Прямо проклятье какое-то, сука за сукой. Видеть их не могу. Работа, она, как ни крути, накладывает отпечаток. Сына я хотел, в своё время, очень хотел, но не судьба, — он неожиданно остановился и посмотрел на меня серьёзно. — Ты здоров?

— Только краснухой болел.

— Славно. А с глазами что?

— Не знаю, — изобразил я улыбку. — Мама говорила: «Это солнечные лучики заблудились».

— Лу-учики, — протянул Хашим, наливая очередную порцию спиртного, — хех. Видишь-то нормально?

— Отлично вижу. Даже в темноте.

— Вот как? Славно-славно. Ещё мутации есть?

— Больше нету.

— Почти что лац?

Такое оскорбление мне тяжело было вынести даже от «отца».

— Я не лац! — рука сама собой дёрнулась в направлении ножа, едва не сведя все старания к нулю.

— О-о! — Хашим поставил стакан и, хохоча, захлопал в ладоши. — Вот теперь вижу фамильное сходство, — он подошёл и ещё раз смерил меня взглядом. — А чего спектакль разыгрывал, будто прислан? И откуда ты узнал вообще? У меня ведь сегодня и впрямь назначено.

— Это не спектакль, — потупил я глазёнки. — Мне знакомый помог. Он у господина Кучадела работает. Я целый месяц ждал, когда его к вам пошлют. Заплатил девять серебряных — всё, что после мамы осталось — и поменялся с ним.

— Хех. Смышлёный. Стало быть, всё на карту поставил?

— Мне мама велела обязательно с вами встретиться.

— Да ещё и исполнительный. Хорошо. Только что же ты с пидарами дружбу водишь? Сам-то не по этой части?

— Что вы? — изобразил я сдержанное возмущение. — Никогда. Да и не друг он мне, я же говорю — знакомый. Был бы другом, разве стал бы деньги просить?

— Запомни парень, — Хашим принял серьёзный вид, и указал на меня пальцем, — пидоры — не люди. Они хуже баб. Шлюхи с рождения. Общаться с ними можно только одним способом. Подрастешь, расскажу, — он сделал два больших глотка, опустился на корточки и положил правую руку мне на левое плечо. — Сын, значит?

— Сын, — ответил я.

— Хм. Ладно, время покажет.

Рука потянула меня вперёд и тут же ослабла. Согнутые в коленях ноги зашатались. Мёртвое тело конвульсивно дёрнулось и повалилось на спину. Из-под утонувшего в глазнице по самую гарду клинка побежала кровь, залила веки и тонким ручейком устремилась вниз по щеке.

Я постоял над трупом секунд десять, наблюдая за конвульсиями, тронул Хашима ногой, ответной реакции не последовало, на всякий случай проверил пульс — глухо.

Помню, первое что почувствовал — дикая злоба на себя. Безумная. До зубной ломоты. В голове сформировалось осознание масштабности трагедии. Я только что, собственными руками загубил своё будущее. Вот оно, лежит у моих ног, и не дышит, только смотрит в пустоту единственным немигающим глазом. Голова закружилась. Роскошные апартаменты вдруг потеряли чёткость, поплыли, отдаляясь всё дальше и дальше.