И среди всех просветителей наибольшую угрозу для существующего строя представляли французские материалисты. Их работа по изменению общественного мнения получила высокую и совершенно справедливую оценку со стороны, как это не странно, одного из представителей господствующего класса.

18 августа 1770 г. парижский парламент (верховный суд) после обвинительной речи генерального адвоката (прокурора) Сегье приговорил к сожжению книги Гольбаха «Система природы», «Священная зараза», «Разоблаченной христианство», а также ряд других произведений гольбаховского кружка. Вот что сказал прокурор: «Философы сделались наставниками рода человеческого. Свобода мыслить — вот их лозунг, и этот лозунг слышится с одного края мира до другого. Одной рукой они стремятся пошатнуть престол, а другой — хотят опрокинуть алтарь. Цель их — дать иное направление умов относительно гражданских и религиозный учреждений, таким образом, ими как бы совершена революция. Государства почувствовали, что их старые основы колеблются, а народы, пораженные уничтожением их принципов, спрашивают себя: каким роком они приведены к такому необычайному положению?.. Красноречие, поэзия, история, романы, даже словари все было заражено. Едва эти сочинения появляются в столице, как с силой потока они распространяются по всем провинциям. Зараза проникла в мастерские и даже хижины!.. Этот дух мятежа ныне распространился повсюду. Он не успокоится теперь, пока законодательная и исполнительная власть не перейдет в руки народа, пока он не уничтожит необходимого неравенства сословий и состояний, пока величие королей не будет повержено в прах, а их власть не подчинится капризам слепой толпы».35 Цит.: Вороницин И.П. История атеизма. 3-е изд. испр. и доп. М., 1930. С. 295.Королевский прокурор оказался провидцем. Ровно через 19 лет разразилась Великая Французская революция.

События, имевшие место до революции и в ее ходе, внешне выглядели как подтверждение правоты волюнтаристских представлений об истории. Более тысячи лет во Франции существовали несправедливые порядки. Однако люди терпели, смирялись с ними, ибо не понимали насколько они плохи. Но вот появилась плеяда умных людей, которые поняли, наконец, что эти порядки противоречат самой природе человека, требующей для полной своей реализации свободы и равенства. Они своей деятельностью помогли это понять всем остальным людям, радикально изменили общественное мнение. В результате народ поднялся на борьбу и коренным образом преобразовал общественную среду. А самая глубокая причина — ум и воля просветителей.

Казалось бы, что сам ход революции полностью подтверждал волюнтаристический взгляд на историю: появились великие люди, от ума и воли которых зависел весь ход событий: Оноре Габриэль Рикети Мирабо, Жан Поль Марат, Жорж Дантон, Максимильен Робеспьер. Наконец, на историческую арену вышел Наполеон Бонапарт, который по своему произволу стирал с карты и создавал государства, бесконтрольно вершил судьбы Европы. Оседлав историю, он гнал ее в нужном ему направлении.

Но тот же ход событий полностью опровергал волюнтаризм. М. Робеспьер действительно некоторое время имел почти неограниченную власть. Но кончил свою жизнь на гильотине. Наполеон действительно создавал и уничтожал королевства, сажал на престол и убирал монархов. Но конечный результат его деятельности был противоположен тому, что он замышлял. Вместо того, чтобы стать властелином Европы и мира, он окончил свою жизнь в плену на острове, затерянном в Атлантике. Он жаждал одного, стремился к одному, а получилось совсем иное. Все планы его рухнули.

В результате наблюдателям всех этих событий невольно навязывалось представление о какой-то объективной силе, которая определяет ход событий и которой не могут противостоять никакие, даже самые великие люди. Такое представление возникало не только у философов, историков, но и у поэтов, причем не обязательно великих.

Достаточно вспомнить стихотворение малоизвестного русского писателя Николая Семеновича Соколова «Он», которое не было забыто потому, что стало популярной народной песней. Поэт вкладывает в уста Наполеона, наблюдающего московский пожар, такие слова:

Судьба играет человеком;

Она, лукавая, всегда

То вознесет тебя над веком,

То бросит в пропасти стыда.

И я, водивший за собою

Европу целую в цепях,

Теперь поникнул головою

На этих горестных стенах!36 Соколов Н.С. Он // Кубок. Баллады, сказания, легенды. М., 1970. С. 183-184.

В годы, последующие за началом Великой Французской революции, может быть, впервые в истории человечества на глазах одного поколения коренным образом изменился мир. К 1815 г. Западная Европа стала совершенно иной, чем она была в 1789 г. И всем вдумчивым свидетелям великих событий было ясно, что эти грандиозные преобразования не были случайными. Они были неизбежными, неотвратимыми. Конкретные события могли одними, могли быть иными, но конечный их итог не мог быть другим. Это создавало условия для возрождение исторического фатализма и даже провиденциализма.

Уже известный нам французский мыслитель и писатель Жозеф де Местр (1753 — 1821) в работе «Рассуждения о Франции» (1797; русск. перевод: М., 1997) прежде всего подчеркивал объективную предопределенность хода Великой французской революции. «Самое поразительное во французской революции, — писал он, — увлекающая собой ее мощь, которая устраняет все препятствия. Этот вихрь уносит как легкие соломинки все, чем человек мог ото него заслониться: никто еще безнаказанно не мог преградить ему дорогу. Чистота помыслов могла высветить препятствие и только; и эта ревнивая сила неуклонно двигаясь к своей цели, равно низвергает Шаретта, Дюмурье и Друэ. С полным основанием было отмечено, что французская Революция управляет людьми более, чем люди управляют ею. Это наблюдение очень справедливо, и хотя его можно отнести в большей или меньшей степени ко всем великим революциям, однако оно никогда не было более разительным, нежели теперь. И даже злодеи, которые кажутся вожаками революции, участвуют в ней в качестве простых орудий, и как только они проявляют стремление возобладать над ней, они подло низвергаются».37 Местр Ж. де. Рассуждения о Франции. М., 1997. С. 14-15.

Силой, определяющей ход революции и истории вообще, Ж. де Местр считал божественный промысел, существование которого, однако, по его мнению, не отменяет свободы воли человека. «Все мы привязаны, — утверждал он, — к престолу Всевышнего гибкими узами, которые удерживают нас, не порабощая. Одно из самых больших чудес во всеобщем порядке вещей — это поступки свободных людей под божественной дланью. Покоряясь добровольно, они действуют одновременно по собственному желанию и по необходимости: они воистину делают, что хотят, но не властны расстроить всеобщие начертания. Каждое из этих существ находится в центре какой-либо области деятельности, диаметр которой изменяется по воле предвечного геометра, умеющего распространять, ограничивать или направлять волю, не искажая ее природы».38 Там же. С. 11.