«А может быть, и в самом деле ничего не было? — думал я, снова ковыляя вдоль наружной стены „Флогистона“. — Может быть, перед тем, как сжечь рукописи, Бакалаврин просто прочитал мне по отрывочку из своих произведений, вот и — вообразил я себе спьяну Фому да Ерему, колдунью Алину и всех прочих… Не зря же говорят: зримый образ. Вот и узрел».

Влезть в какое-нибудь окно я уже не мог и обходил бастионы один за другим, пока, наконец, мне не посчастливилось наткнуться на центральный вход. Дверь, опять же на мое счастье, оказалась не заперта, и я вошел в холл. Дежурная администраторша встретила меня сонным взглядом и миролюбиво произнесла:

— Соседа ходили провожать?

— Соседа? — переспросил я, пытаясь собраться с мыслями.

— Ну да. Нижний из шестого выехал. Вот только что такси отъехало. Вы же в шестом?

Я глянул сквозь стеклянную дверь и в дальнем конце аллеи действительно увидел красный огонек, мелькнувший в последний раз. Бакалаврин уехал…

В номере было пусто и холодно, за окном нехотя занимался рассвет. Лягу спать, подумал я. Смертельно устал, ногу вывихнул, а сегодня начинается наш семинар, надо будет работать.

С трудом поднявшись к себе в мансарду, я начал было раздеваться, как вдруг из кармана выпала газета.

«Это же последнее произведение Бакалаврина! Ну-ка, ну-ка!»…

Я развернул газету, нашел Мишину фамилию и стал читать:

«Гостиница носила звучное, пожалуй, ярковатое даже имя „Флогистон“»…