Шрифт:
15 Февраля.Тихо, мягко. Долго луна остается как солнце, но среди дня показывалось и настоящее солнце, к вечеру нависло. И все было тихо.
Замечена 1-я игра черных воронов.
Я ходил с Соловьем по лисьему следу, но мне было не до охоты. Белая пустыня — запомни! — холмы, как волны, не знаешь, куда ухнешь, если пустишь лыжу, глубину не видно, а высота остается назади в пересечении с небом. Овраг с кустарником — спасение, есть мыслью за что уцепиться. Как в море надо быть хорошим пловцом, чтобы сколько-то времени держаться на воде, но все равно, хороший или плохой с голыми руками ничего не сделаешь, и непременно потонешь, точно так же в снегах этих один недолго продержишь мысль в ее полезной работе — мысль расплывается, и сам тонешь. Белый ужас.
Ремизов открытый романтик, но так как наше время чурается романтизма, то для балансу тащит Алексей Михайлович при своей Прекрасной Даме черта на веревке, без черта в наше время нельзя говорить о Прекрасной Даме. Горький такой же романтик, но уже не черта тащит для балансу, а просто какую-то угрюмую сволочь, и притом вполне естественную. Ремизов трудно и неохотно читается, потому что черт мистичен, не всякий человек может взять его взаправду, не у всякого и любителя чертей найдется готовое расположение духа беседовать о них. Но сволочь естественная всем очевидна, и потому Горький читается охотно и всеми.
Самое приятное, что этот черт и сволочь будто даже упрекают тебя в незнании жизни, что ли, я уж не знаю в чем, но дрянной осадок какой-то остается с укором, с издевкой. Так, например, имея мечту описать революцию, я, прочитав у Горького рассказ о <1 нрзб.>опускаю руки, мне кажется, после этого чтения, что я мало пережил в революцию и не имею права о ней писать. А как потом холодно подумаешь — что за вздор! Эта угрюмость, приписанная Горьким большевику, ведь сделана им для балансу, для того, чтобы сказать что-то о свете разума. Но помню, когда большевики окружили Леву, мальчика 13 лет, и Лева пришел ко мне и говорит: «Богородицы, оказывается, нет, все из пыски». Брось школу, учи декреты и комиссаром будешь {5} . О движении планет и Меркурия в особенности.
16 Февраля.Ночью звезды. Утром мороз. Иней. Ветер прежний с юг.-зап., но холодный. Восход в роскошном цвете с огненным морем. За эти дни (после последнего чистого) восход переместился к северу, за вторую группу деревьев, деревья стали в круг, а я вне, двигались по диску: солнце как будто шло на юг, но земля на север.
Записать, что первая корка на снегу началась в те последние, солнечные дни.
Моя лыжная дорога занесена так, что и не видно, но она под снегом твердая, и по твердому лисичка прошла, и я иду по лисьему следу и узнаю так свою тропу.
Вечером увидел новый месяц, он уж был 3-х дневный и немного светился.
16 Февраля. Продолжение.
1) Почему я бросил марксизм? {6}
2) Соц.-дем. голосовали против новой ассигновки на флот.
3) Я думал, что я такой же, а они ко мне идут. Я действительно такой же большевик, каким и был в первом крещении, и негодовал на новое, потому что мне это было пережиток… Первый этап советизации, что не жулики сидят и хотят именно того же, чего я хочу. «Стеклов» и К°. — величайшие враги совета (!) <Здесь и далее петитом даются записи к роману «Кащеева цепь», разработки сюжетов рассказов и очерков. — Л. Р.>
Вот до чего доживешь, что когда уж все и всюду в печати расхваливают, — не веришь, сегодня хвалят, завтра забудут, а ты попался на удочку и лежи, как рыба, на сухом берегу. Очень часто и большие ценители ошибаются, приняв искусственность за искусство. Но когда к доброй оценке этого высокого ценителя присоединится восторг простеца — тогда почти безошибочно можно сказать, что создана подлинная вещь. Такие вот мои охотничьи рассказы.
Создалось положение, что я, «известный» писатель, не имею возможности не только приехать в Москву, но даже возопить о своем положении, потому что это будет вопль крупного зверя о своих мелких яйцах среди мелких зверей с крупными яйцами, правда: у больших зверей, например, у лося яйца в голубиное яичко, а у мелких…
17 Февраля.Теплый хмурый день с нависшими тучами и теплым синим кольцом туч на западе. Снег скользкий.
18 Февраля.Так же, как и вчера, хмуро, одно время немного порхал снег, ветрено, пусто в белом. Болит голова, и тоска окаянная гложет, и все какая-то сволочь идет за тобой вслед, и в утешение: «без сволочей не проживешь».
Ремизов тащит за собой черта, Горький — сволочь — зачем-нибудь тащит? Какой упадок духа, кажется, даже бедра похудели, и уж когда выспался и стало лучше, то сложилось что-то вроде молитвы: «оберни же слабость мою в силу!»
(Был горячий, стал холодный, и что было слабостью, то теперь стало силой.)
— Из-за земли дерутся. — А земля для еды, значит, из-за еды — смерть. — Да, если бы люди могли не есть, так и не умерли бы, не жили бы и не умирали: ничего бы не было, а то все из-за еды.
Социальные основы моего пустынножительства: конечно, сад и отъединенность от деревни и общества в детстве: сад обернулся в лес.
Когда прекращается охота — в эти февральские дни в природу идешь бездейственно, особенно, когда вот так в матовых безжизненных снегах с нависшим небом, то страх охватывает и ужас, и весь как бы расходишься, остается противный комочек от себя…