– Именно, – кивнула Пенни. – Вино чудесное. Я не хочу, чтобы мы портили воспоминания о нем, убеждая Хада компенсировать потраченные деньги.

Если мне не изменяет память, за десять лет, проведенных с Пенни, я рассказывал ей все, что касалось моей повседневной жизни. И в тот момент не мог объяснить, почему не поделился почерпнутыми у Хамала сведениями о том, что Ширман Ваксс иногда посещает «Рокси». Позже я, само собой, разобрался с причиной.

– Опять думаешь о рецензии Ваксса? – спросила она.

– Нет. Не совсем. Может, чуть-чуть. В каком-то смысле.

– Плюнь и разотри.

– Так и делаю. Уже растираю.

– Нет. Ты о ней думаешь. Переключись на другое.

– На что?

– На жизнь. Отвези меня домой и устрой мне ночь любви.

– Я думал, мы собираемся заказать десерт.

– Разве я недостаточно сладка для тебя?

– Вот это то самое.

– Что?

– Похотливая улыбка, которая иной раз кривит твои губы. Мне нравится эта твоя похотливая улыбка.

– Тогда отвези меня домой и что-нибудь с этим сделай, большой мальчик.

Поднявшись в три утра, чтобы дать тридцать радиоинтервью, я, конечно же, без труда заснул поздним вечером того самого вторника.

И очутился в одном из снов, в которых я один и заблудился. Как правило, я попадаю в универмаг, где нет ни покупателей, ни продавцов, или в пустынный парк развлечений, или на железнодорожный вокзал, от платформ которого не отходят поезда и, соответственно, не подъезжают к ним.

На этот раз бродил по огромной, тускло освещенной библиотеке, где стеллажи с книгами поднимались высоко над головой. Проходы между ними пересекались не под прямым углом, а змеились, неожиданно вливаясь друг в друга. Так в реальной жизни одна область человеческих знаний может вдруг соприкоснуться и перейти в другую, казалось бы, совершенно с ней не связанную.

Проходы эти напоминали катакомбы, только без мумифицированных трупов. Человеческие жизни и итоги прожитого хранились здесь в виде бумажных листов, скрепленных клеем и переплетными нитями.

Как и всегда, заблудившись во сне, я ощущал тревогу, но не боялся. Шел и шел в ожидании наткнуться на что-то удивительное и благостное, хотя и не следовало сбрасывать со счетов вероятность встречи с ужасным.

Когда во сне я бродил по похожему на лабиринт железнодорожному вокзалу, тишина иной раз нарушалась звуками шагов, которые завлекали меня, прежде чем затихнуть. Я слышал далекий женский смех и спешил вслед за ним по неподвижному эскалатору.

В этой библиотеке время от времени до моих ушей долетал какой-то шелест, будто в соседнем проходе кто-то переворачивал книжную страницу. Заглянув в него, я не нашел ни библиотекаря, ни читателя.

Внезапно возникло ощущение, что мне нужно спешить. Я ускорил шаг, и проход между стеллажами вывел меня к нише, где обычно стояли кресла для читателей. Но на этот раз нишу занимала кровать, и в ней спала Пенни, одна. Моя половина оставалась застеленной, словно я и не ложился.

Встревоженный тем, что вижу жену одну, я увидел в ее одиночестве предзнаменование некоего события, которое не решался конкретизировать.

Я подошел к кровати… и проснулся в ней, рядом с Пенни, тогда как во сне моя половина кровати пустовала. Извилистые проходы между стеллажами книг исчезли, уступив место темноте и бледным прямоугольникам занавешенных окон.

Ритмичное дыхание Пенни являло собой тот якорь, за который я мог зацепиться во тьме. Но дыхание это не успокоило меня, тревога не уходила.

Чего-то я хотел (чего именно, понятия не имел), вот почему выбрался из кровати и, в пижаме и босиком, покинул спальню.

В длинную часть L-образного коридора второго этажа лунные лучи проникали через световой фонарь. Проходя мимо дважды посеребренного зеркала, я глянул на свое отражение и показался себе просвечивающим, будто призрак.

Я проснулся, но, судя по ощущениям, по-прежнему пребывал во сне. И коридор этот, пусть и в моем собственном доме, казался более зловещим, чем всеми покинутая библиотека или вокзал, где обитал ускользавший от меня смеющийся фантом.

Тревога нарастала, теперь я боялся за Майло. Быстро прошел длинной частью коридора, повернул направо, в короткую и темную.

Щель между дверью и порогом спальни Майло заполнял свет, по цвету нечто среднее между сапфирово-синим и ледово-синим, не похожий на сияние работающего телевизора, но и не предполагающий смертельной опасности.

Обычно мы стучим в дверь, прежде чем войти, но тут я открыл ее тихо… и с облегчением увидел, что Майло в полной безопасности и спит.

Реостатом он притушил лампу на прикроватном столике, и света она давала не больше свечи. Майло лежал на спине, голова приподнялась на подушке. Быстро бегающие под веками зрачки говорили о том, что мальчику что-то снится.