Он сидел на полу, прислонившись к стене. К чужой стене. В чужой квартире. Левая рука его была пристегнута к батарее наручником. Он дернул ею – в запястье вонзился металл. Правая рука осталась свободной. Он защитился ею от ледяного потока. Холодный душ прекратился.

Над ним наклонился душман. От него резко разило немытым телом. Он заглянул прямо в зрачки Ленчику. Тот испуганно отвел глаза.

Черный человек лениво шлепнул Леню рукой по лицу. Сперва по правой щеке, потом по левой.

– А, ачнулся, малъщик, – без выражения сказал дух.

Леня украдкой осмотрел комнату. В ней отсутствовала мебель. Старые обои. На окнах – наглухо задернутые веселенькие занавески. В квартире, вне комнаты, чувствовалось присутствие еще одного человека: с кухни доносились шелест и шаги.

– Ну, малъщик, – сказал душман, – ты думаешь, ты умный? Ты играть с нами хотел? Казаки-разбойники играть?

– А в чем дело? – пискнул Леня.

– Это взрослые дела, – продолжал кавказец, не обращая внимания на его реплику. – Здесь игры-игрушки не играют. Поэтому знаешь, что с тобой будет? Хочешь знать, а?

Леня не ответил, и тогда лицо душмана расплылось в довольной белозубой улыбке.

– Сначала мы тебя, хомячок, отшампурим. В рот брать тоже будишш. На колхоз тебя, харек, пустим. Тебе будет немножко больна, но, наверно, понравит-тца…

Ленчик с ужасом закрыл глаза.

– Потом мы тебе, барашек, – с видимым удовольствием продолжал черный, – будем пальцы рубить. Один час – минус один палец. Хочешь?

То, что говорил кавказец, было настолько страшно, что Леня только молча, в ужасе, затряс головой.

– Нэ хочеш-ш… – загоготал хозарин. – Но потом, когда у тебя, малъщик, пальцы кончатся, мы тебе двадцать первый палец отрэжем… Ты девок-то уже барал? А? Малчишш? Не-эт?.. Малъщик ты, значит… Хафиз, он малъщик!.. – крикнул хозарин куда-то на кухню.

Оттуда ответили по-восточному. Хозарин захохотал.

– Ладно, малъщик, – сказал дух, – мы тебя пока не тронем.

Черный человек потрепал Ленчика по плечу – тот в страхе дернулся.

– Может, дэнег за тебя дадут… За целого, невиридимого обычно больше денег дадут… За цэлку вообще всегда больше денег дают… Но ты пока нас слушаться будешш – понял, малъщик?

Леня согласно затряс головой: так мелко-мелко и быстро-быстро, что самому стало противно.

– Ха-ра-шо, – проговорил душман. – Поэтому сичас ты с самого начала все расскажещ, что натворил.

– А что я натворил? – сухим ртом пролепетал Ленчик.

– Не серди меня, – тихо сказал черный человек и, не меняя позы и выражения лица, больно ударил Леню в глаз.

Тот отшатнулся, голова ударилась о стену. От двойного удара – в лицо кулаком, о стену затылком – перед глазами все поплыло.

– Ты сам знаешь, что ты натворил. Сам знаешш, про что ты сам сичас должен рассказать.

– Хорошо. Хорошо, – пролепетал Ленчик. – Только… Только дайте мне воды… И… И… Я хочу пописать… – жалобно, неожиданно для себя вдруг добавил он.

Душман загоготал и что-то по-восточному крикнул в кухню напарнику. Тот, невидимый, тоже громко заржал.

Это было очень противно: когда над тобой смеются, а ты не знаешь почему.

Кавказец достал из кармана спортивных штанов ключик и отстегнул Ленчика от батареи.

– Иди, – сказал он. – Писяй.

Когда Ленька вышел из комнаты, он бросил взгляд в сторону кухни. Второго хачика не было видно. Однако занавески на кухне отсутствовали, и Ленчик пару мгновений смог видеть то, что находится за окном.

Квартира располагалась невысоко – не выше второго, максимум третьего этажа. Стены дома – кирпичные, а заоконный городской пейзаж показался странно знакомым. «Где же я это видел?» – мучительно задумался Леня.

Он вошел в туалет. Хачик дверь не закрывал, торчал за спиной, ухмылялся.

На обратном пути в комнату Леня снова посмотрел в сторону окна. Правда, что-то знакомое. Где-то он все, что за окном, уже видел. Или у него дежа вю? Говоря по-русски – глюк?

Восточный человек проводил его в комнату, на то же самое место в углу. Леня уселся у батареи. Кавказец пристегнул его запястье к трубе. Затем он сходил на кухню. Вернулся с ковшиком с водой в одной руке. И с видеокамерой – в другой.

Подал ковшик Ленчику. Тот жадно выпил.

– Сейчас ты все расскажешь, – сказал душман. – Все, что творил последнее время. И нам здесь расскажешь. И камере – расскажешь. Для мамы своей расскажешь… Понял, пуфик, да?.. Или не понял? Будешь в камеру говорить? С мамой своей говорить? Да, хомячок?