Я подошел к Косте.

— Подожди, — сухо сказал он. Он сидел, обхватив руками голову, и глядел прямо перед собой в чистый лист бумаги. Особенно был бледен и бел высокий его лоб: Костя думал, Костя тоже что-то понимал. Я подождал, но он так и не поднял головы.

В лабораторию вошел выглянувший было на шум угрюмый майор.

— Генерал!.. Стренин… Стренин идет! И полковники! Все!

— Да не метушись ты! — рванулся к нему Петр.

— Я?.. А?.. Генерал идет!

— К нам? — спросила Зорич.

— Не знаю. Наверное… Куда же еще?

Зорич быстрым движением поправила шаль, огляделась, как перед сражением.

— Михал Михалыч… вы будете говорить? Или как?

Неслезкин молчал. Все смотрели на него и на Зорич, все знали, что лучше бы довериться ей, знали, как плохо изъясняется старик Неслезкин, а тем более с генералом, который с непривычки может вообще его не понять. Неслезкин молчал, и по его маскообразному лицу было совершенно непонятно, о чем он сейчас так напряженно думает.

— Будете вы говорить с ним, Михал Михалыч? — спросила в нетерпении Зорич.

Шаги, звуки шагов приближались. Все замерли. Ближе… совсем близко. Группа людей прошла мимо нас.

Зорич подошла к Неслезкину и что-то тихо объясняла.

Угрюмый майор опять выглянул из дверей:

— Стоят!.. Около соседней НИЛ.

— Может, он прошел? Не заметил?

Петр крикнул:

— Прошел, так позовем! Нас ожидание не устраивает!

— Верно, — сказал лысый майор.

— Ой, боже мой. Пусть уж в конце концов все скажут.

— Конечно. Надо привести его!

— Ну, товарищи? Кто пойдет?

Говорили все, но все чего-то недоговаривали. Я слушал и никак не мог понять.

— Валентина Антоновна…

Зорич сказала:

— Тише… Михал Михалыч, если вы не против, я, конечно, пойду и поговорю. Ждать ведь нечего: все ясно.

Неслезкин молчал. Я вдруг глянул на него, на Зорич, опять на него, и от услышанного «все ясно» меня кольнуло: Зорич как-то быстро скользнула по мне глазами.

— Ну так как же, Михал Михалыч?

Неслезкин, не ответив, медленно пошел к двери.

И Зорич и другие растерялись от его тихой решимости. Они как бы замерли. А я пошел следом: я хотел слышать, я хотел понимать.

Едва я вышел, стало ясно, что слышать и понимать будут все, не только я. Генерал, окруженный свитой в пять-шесть полковников, стоял совсем близко от наших дверей, а дверь приоткрыли. Я видел генерала и раньше: невысокого человека, с брюшком, с красным энергичным лицом, с красными лампасами на брюках.

Стренин был недоволен, раздражен, и, может быть, не стоило обращаться к нему именно сейчас. Он резко отвечал высокому полковнику, который в чем-то оправдывался. В коридоре было прохладно.

Маленький толстенький Неслезкин подошел к этой группе. Он заговорил, и сначала я не слышал их слов.

— …Вот я и спрашиваю вас: кто виноват? Кто?! Я вас спрашиваю или мы в молчанку играем? — резко вдруг повысил голос Стренин.

— Это непросто… так сказать…

Генерал закричал:

— Все непросто! Все в мире непросто! На то вы и начальник, чтобы знать! Вы начальник лаборатории или вы тряпка? Я с вас требую так же, как требуют с меня. Кто виноват? Причины?.. Почему произошла авария? Почему погибли люди? Ведь не бочки сгорели!..

Генерал был взбешен, не глядел по сторонам, не думал о проходящих и слышащих, он был хозяин, и к тому же все словно сговорились сегодня раздражать его: что он, этот Неслезкин, разве он слова сказать не может?

— Это ведь не бочки, не две фишки сгорели! — повторил Стренин, почувствовав хорошее выражение. Он говорил и не глядел на полковников, на свою свиту, он и так отлично знал, что все они — рядом, видят, слышат, думают, как он.

— Все так. Хорошо… Но как же нам-то… — начал Неслезкин.

— Как то есть хорошо? — сорвался на фальцет генерал и тут же оглянулся на полковников, призывая удивиться и, может быть, возмутиться этим человеком. — Как то есть хорошо?! — крикнул он так грозно, что у любого из наших, затаивших дыхание там, у приоткрытых дверей, дрогнула бы душа.

Но у Неслезкина, дрожал он или не дрожал, был только холодный и равнодушный голос, давно им приобретенный.

— Да-да… нехорошо… оговорился…

— Так кто же виновен? Разве вы не знаете? — торопливо и в помощь, обгоняя генерала, спросил один из полковников.