— Я и сейчас им интересуюсь.

— Ладно. Отрежу тебе кусочек… небольшой.

— А лучше большой, Толя.

Рыжий прищурился, ухмыльнулся. Он был доволен тем, как построил сегодняшнюю беседу: сначала агрессия, накат. Потом — некоторое смягчение интонации. И — выдвижение требований, которые в данной ситуации нельзя не принять. Р-раз — и Обнорский в кармане! Вместе со своим агентством. А потом, когда Коля все безропотно проглотил, — легкое поощрение в виде кусочка торта, то есть порта… А напоследок еще и подарок! Всенепременно — подарок.

Рыжий ухмыльнулся и сказал:

— Я бы отрезал тебе и большой, но…

— Что — «но»?

— Ведь из-за тебя, Коля, Мишку-то убили.

— Погоди! — ошеломленно сказал Наумов. — Ты что?

— Нет уж, брат, не погожу. Мойша решил с тобой расплатиться. Приготовил бабки. А ты его под Настю подставил. Она, Коля, она все деньги присвоила… Она и Мишку заказала. Смотри — и тебя закажет. У нее губки бантиком, а зубки волчьи, Коля.

Наумов облокотился на бильярд, смотрел долго, немигающе.

— Факты? — произнес он наконец. Рыжий засмеялся. Он был очень доволен тем, как построил разговор.

Настя проснулась разбитая, невыспавшаяся. С опасным чувством неопределенности и — определенным — опасности. Несколько минут она бесцельно бродила по квартире босая, в ночной сорочке.

Потом включила кофейник. Сидела в просторной кухне как сестрица Аленушка — грустная, подперев кулаком щеку. За окном накрапывал дождь, стелились серые облака, вода в Фонтанке выглядела совсем мертвой… или — безжизненной?

По кухне поплыл запах хорошего кофе… густой и терпкий. Но почему не отзвонился Вова Танк? Неужели не зачистили Мизинца? Могли, гады, могли… Одна команда, в конце концов. Может, самой позвонить? Припугнуть, намекнуть на особые обстоятельства… Киллеры-профессионалы. Дерьмо! Падальщики.

Серая Фонтанка за окном мертва… или — безжизненна? А какая разница: мертва? Безжизненна? Или безжизненно мертва?

Все-таки нужно позвонить Вове. Не хочется, а придется.

Настя взяла в руки «панасоник», помедлила секунду — и телефон ожил сам. В этом, подумалось ей, есть какая-то мистика. После третьего звонка Настя сняла трубку. Вот сейчас голос Вовы скажет: уехал Мизинец, далеко уехал, адреса не оставил.

— Настюха, — сказала трубка голосом Наумова, — не разбудил?

— Н-нет, — ответила она… мертва все-таки или безжизненна?

— Ответ, Настюха, прозвучал неуверенно. Значит, разбудил. Готов поспорить на ужин в «Астории», что ты только что встала и еще неглиже. Аппетитная со сна, пухленькая.

— Глупости, Коля… Ты что хотел? — спросила она, морщась от фривольного тона Наумова. Это, кстати, на него не похоже.

— Тебя, — так же вульгарно сказал Коля-Ваня.

И в голове у Насти вспыхнуло: тревога!… А Наумов что-то болтал, что, мол, надо бы встретиться и старая любовь, мол, не ржавеет…

Все-таки — мертва. И безжизненна. И все! Надо бежать. Без промедления надо бежать… потому что в голосе Коли-Вани звучит приговор. И он знает.

Пробуждение Зверева тоже было тяжелым. Во рту — мерзость, в мозгу — еще хуже. Обнорского в «кабинете» не было, а в коридоре агентства звучали чьи-то шаги, голоса. Сашка посмотрел на часы: половина десятого, рабочий день уже начался. Со стоном он выбрался из кресла, бросил взгляд в криво висящее зеркало, увидел свою небритую физиономию… М-да, хорош! Журналист-расследователь.

В бытность свою опером он всегда хранил в ящике стола станок для бритья с лезвиями «Балтика» — орудие инквизиции. Но сейчас и этого добра не было. Сашка потер щетину на подбородке и решил пойти к Обнорскому: наверное, у него бритва есть.

Он не успел выйти из кабинета, как затрезвонил телефон.

— Але, — мрачно сказал Зверев в трубку.

— Привет, капитан, — раздался в ответ Настин голос.

Нужно было что-то ответить, но он совершенно не знал — что.

— Эй, капитан! Ты меня слышишь?

— Слышу. Что тебе нужно?

— Попрощаться. Всего лишь попрощаться, ЛЮБИМЫЙ, — сказала Настя с интонацией, от которой у него замирало сердце. Сказала — и засмеялась. Смех рассыпался серебряными монетками, которые никто и никогда не подберет.

— Попрощаться?

— Да, любимый, да… Жаль, что так поспешно. Я бы с удовольствием посмотрела на твою глупую мужественную мордашку, но ты сам виноват. Я уезжаю, Зверев. И навряд ли мы когда-нибудь увидимся. Прощай, капитан.

— Куда ты уезжаешь?