– Перестань! Где заклинательница?!

Девушка вырвалась из рук, оставив в его кулаке прядь волос, откатилась в сторону, мгновенно подскочив и сжавшись в комок, как дикий котенок.

– Да я, я и есть заклинательница, слышь, ты! Чего с кулаками лезешь? – заверещала она. – Смотри!

И она вытащила из-за пазухи храмовый амулет из бронзы в виде семилучевой звезды с руной «бэллор». Только жрица Оррвелла могла носить его безнаказанно. А в Храггасе и в его окрестностях жила только одна жрица, и она стояла перед Хэйбором в помятой испачканной тунике. Ивовая корзинка валялась сломанная, а ракушки разбросаны возле ее ног.

– Тебя зовут Джасс?

– Да, меня зовут Джасс, и я леди – заклинательница погоды этого занюханного городишки. А вот ты кто таков будешь и чего тебе от меня нужно? – Девчонка говорила тоном королевы в изгнании.

– Твоей наставницей в храме была леди… – не унимался Хэйбор.

– Мора. А настоятельницу звали Чикола, а старшую повариху – Мелала. Хочешь – верь, а хочешь – не верь, дело твое, мужик, – нагло ухмыльнулась малолетняя жрица.

Некоторое время Хэйбор размышлял. Кто-то жестоко ошибся. Не может быть, чтобы сам Ар'ара! Как бы там сам Хэйбор ни относился к главе Круга Избранных, но заподозрить его в невежестве он никак не мог. А Хозяин Сфер с пеной у рта утверждал, что ребенок Яттмурского князя Хакка Роггура и есть легендарная Белая Королева, четвертое по счету воплощение Ильимани. Все в Оллаверне были в большей или меньшей степени посвящены в эту тайну. Когда пророчества Ллаверена сбылись и у леди Мелле, жены Хакка, родились живая девочка и мертвый мальчик, то сам Шафф Глашатай Ночи отправился в Яттмур, дабы лично удостовериться. И удостоверился. Сила, заключенная в младенце, впечатлила самых отчаянных скептиков, и на экстренном сборе Круга Избранных до хрипоты спорили о дальнейшей судьбе ребенка. Хэйбор с самого начала считал, что лучше избавить мир от опасной малышки, но победило мнение Ар'ары, предложившего спрятать ребенка в каком-нибудь большом и богатом храме. Но Хэйбор оставался одним из самых непримиримых оппонентов главы Круга Избранных в этом вопросе. И вот теперь он проделал долгий, трудный путь, чтобы положить конец зловещему пророчеству, а заодно и прервать жизнь незнакомой девочки радикальным и, главное, единственно возможным способом.

– Меня зовут Хэйбор из Голала, я воин и маг. И я пришел сюда познакомиться с тобой, леди Джасс, – спокойно сказал он, глядя ей прямо в черные глаза. – Ты совсем не хочешь узнать, почему я это сделал?

Девушка молчала, но потом словно через силу кивнула…

Следом как тень скользнул принц. Заглянул в лицо спящей девушки и грустно улыбнулся чему-то своему.

– Она этого не любит.

– Никто не любит, – ухмыльнулся Малаган. – Поругается и простит. А я перетерплю как-нибудь.

– Да, хмыкнул Альс. – Не выгонять же ее из дому. Пусть лучше поспит. От твоей волшбы голова не болит. – Он уныло поскреб подбородок. – Лучше бы это был еще один демон. Потому что я ума не приложу, как справиться со стаей злобных и хитрых баб, которые не одну сотню лет, из поколения в поколение опутывали степь сетями заговоров, союзов и интриг. По сравнению с ними блекнет слава маргарской и игергардской разведок. Курвы! Мне только сестричек не хватало!

Принц подозрительно покосился на эрмидэ-волшебника. Он-то здесь при чем?

– Тут не поможет весь арсенал Нкорго. Ни кровь дракона, ни помет девственницы.

– Наоборот, – хихикнул эрмидэ.

– Да какая разница! Я же говорю, что с демоном было проще управиться.

– Ну, не так уж это и легко у тебя получилось. А тебе бы, командир, только мечами махать. Оно, конечно, проще простого, однако же не всегда дело решает голая сила.

– Поэтому мне и нужен твой совет… хм… И твой тоже, Яримраэн.

Яримраэн не совсем понимал, какой совет Ириен может получить у островитянина. А взгляды у эльфов, особенно если они того пожелают, могут быть весьма и весьма красноречивы.

– Ты чистокровный эльфийский принц, только бастард, а я Великий герцог Эрмидэйских островов, но… волшебник, – заявил Мэд, тряхнув своей роскошной русой гривой, по традиции состоящей из мелких косичек.

Альс готов был присягнуть, что никогда не видел на лице Малагана такого довольства, а на лице урожденного Андараля такого… потрясения. Право слово, оно того стоило.

– Кто бы мог подумать… – выдохнул Ярим. – Я что-то слышал об этой истории, но никогда не думал…

– А ты и не думай, принц, давно забыто, схоронено и быльем поросло, – почти равнодушно махнул рукой Мэд. – Я уж пятнадцать лет лангер. Ни больше и ни меньше.

Им предстояло выработать стратегию в предстоящем разговоре с хатамитками столь высокого положения. Женщинами высокомерными, несговорчивыми, властными и непримиримыми. О Сэтт Хисарке ходили самые нелестные слухи, ее боялись и старались обходить стороной. Стерва она была, подлая сволочь редкой масти, тиранка и откровенная садистка. Это если вкратце характеризовать женщину, поднявшуюся на вершину власти в обществе прирожденных стерв, буквально ступая по головам своих товарок, без всякой жалости истребляя всякого, кто замыслит что-либо против нее. Хатамитка далеко не такое уж редкостное зрелище в Великой степи. В Дарже или Маргаре, там – да, воительницы Пестрой Матери – явление нечастое. И некоторых мужчин даже прельщает определенная мужеподобность сильных и независимых женщин. С другой стороны, внешняя сторона любого сообщества, та, которую выставляют напоказ, всегда привлекательнее изнанки. Внутри воинствующего женского ордена атмосфера не может не быть напряженной и нравы царят жестокие, почище, чем в иной казарме. Хатами веками являлись неотъемлемой деталью политического пейзажа Великой степи, без их непосредственного участия не заключалось ни одно перемирие, без посредничества Хатами не состоялся ни один государственный союз. И вступать с ними в прямой конфликт не под силу даже ланге. Но можно найти лазейку в неписаных степных законах.

Не стоит посередь великой равнины скрижаль с вырезанными на ней буквами законов, не обдувают неистовые ветра граней великого обелиска с текстом заветов – ищи, не ищи. Зато каждый властитель, воин, кочевник, паломник, разбойник, пастух, жрец, караванщик, бродяга или невольник блюдут законы и заветы, оставленные великими и мудрыми предками, дабы степь не захлебнулась кровью, не задохнулась, в дыму пожарищ, не изошла истошным криком боли и ужаса. На них держится хрупкое равновесие земель, где чтут одну лишь власть и покоряются лишь силе. Как, впрочем, и повсюду в обитаемом мире, только горячая кровь степняков добавляет страсти и жестокости в извечные пороки и страсти смертных. Но даже в монолитной скале найдется трещинка. Верно?