– Что случилось, Люся?

– Я не хочу с тобой говорить, – ответила она.

– Почему? В чем я провинился?

– А ты не знаешь? – Люська попыталась вложить в свой вопрос как можно больше самого ядовитого яда.

– Нет! Если это все из-за Лизки, то глупо. Мы же, кажется, все выяснили.

– Наплевать мне на твою Лизку!

– Тогда в чем дело?

– Артем! – Люська зловеще сузила глаза. – Где твоя шапка?

Каретников непонимающе уставился на Караваеву, которая рассмеялась так зловеще, как, казалось, умел смеяться только один Киркор.

– Молчишь? Ага, тебе нечего сказать. Я так и знала! – она попыталась его обойти. – Пропусти!

– Ну нет! – зло бросил ей Артем. – Пока не объяснишь, при чем тут моя шапка, никуда не пойдешь!

– Тогда все-таки вспомни, где ты ее потерял.

– Если бы вспомнил, то, наверное, уже нашел бы. А так мать вынуждена была мне новую купить. Видишь? – и он потряс черной, но без серого квадратика с буквой «А» шапкой перед Люськиным лицом.

– Да? А я, представь, знаю, где ты потерял шапку.

– Далась она тебе! И где же?

– У нас на даче, вот где! – торжественно произнесла Люська, ожидая, что при этом сообщении Артем вздрогнет или побледнеет, но он почему-то совершенно не изменился в лице.

– Ну и выбрось ее, если она так тебя раздражает, – сказал он. – Куда мне две шапки? Хотя… постой… Я не мог ее у вас потерять. Когда мы с тобой на дачу ездили, было очень тепло, и я был вообще без шапки.

Люська подняла вверх указательный палец и произнесла фразу, которая просто обязана была припереть его к стене и вырвать признание в содеянном:

– То-то и оно, что без шапки!

– Знаешь, Люся, – вышел из себя Каретников, – что-то ты темнишь! Нельзя ли пояснее выражаться?

– Ладно, Артем, – Люська вдруг почувствовала себя усталой и мудрой не по годам. – Хватит притворяться. Я все знаю.

– Да что ты знаешь? – Артем потряс ее за плечи. Он явно начал нервничать.

Люська посчитала это неопровержимым доказательством его вины. Все-таки допрос она провела по всем правилам. Тут и самый крутой мафиози не выдержал бы, не то что какой-то там балериновый вор.

– Я знаю все! Про дедовы игрушки, статуэтки. Не знаю только, как ты до этого додумался.

– До чего? – Артем почти кричал.

– Ну знаешь! – возмутилась Люська. – Всему же есть предел! И моему терпению тоже! Ты только скажи мне напоследок, неужели за них можно выручить хоть какие-то деньги?

Каретников в задумчивости отошел от Люськи и привалился спиной к подоконнику. Он разглядывал ее, как диковинное растение, и молчал. Люське стало не по себе. Она съежилась под взглядом Артема, как ей казалось, до размеров букашки, а он вдруг сказал твердым голосом:

– Слушай, Караваева, или ты выкладываешь все с самого начала и подробно, или я посчитаю, что у тебя начальная стадия шизофрении.

– Я видела фотографию! – возмущенно выпалила Люська.

– Какую? – с безграничным терпением, с каким говорят с душевнобольными, спросил ее Каретников.

– На которой ты держишь в руках глиняную Зинаиду. Вот!

Артем отлепился от подоконника и уточнил:

– Ту, которую твой дед слепил?

– Ты прекрасно знаешь, что другой Зинаиды нет!

– И где же эта фантастическая фотография? Покажи!

Люська растерялась:

– У меня ее нет… Она у Игоря…

– У какого еще Игоря? – не понял сначала Каретников, но быстро сообразил: – А-а-а, у этого, на «молниях»! Ну, тогда все понятно!

– Объясни тогда и мне, раз тебе все понятно!

– Понятно, что твой Игорек готов подложить мне любую свинью.

– Зачем ему?

– Я видел, как он на тебя смотрел.

– Как?

– Влюбленными глазами, вот как! А меня он, соответственно, ненавидит.

– Ты хочешь сказать, что…

– Да, я хочу сказать, что та фотография – липа.

– Как фотография может быть липой? Фотография – это, между прочим, документ, – повторила слова Игоря Люська.

– Люсь, ты в каком веке живешь? – усмехнулся Каретников. – Да сейчас на компьютере можно тебя изобразить в чьих угодно объятиях.

– То есть… на фотографии… не ты?

– Не знаю, может быть, и я. Только вполне возможен монтаж. Я ведь Зинаиду твою не только никогда в руках не держал, но даже и не видел.