Шрифт:
Мюд. Клади пятачок в Кузьму. (Показывает, куда класть — в рот). Это на культработу с единоличными дворами. Вы ведь любите дворы?
Один из строителей кладет пятак Кузьме в рот. Кузьма жевнул челюстью. Алеша берет Кузьму за руку и ставит шарманку на игру. Кузьма заскрежетал неразборчиво. Алеша стал играть на шарманке ветхий мотив. Кузьма запел более внятно.
Мюд (поет вместе с Кузьмой).
Все-мир-но-му про-ле-та-ри-ю, Власть держащему, — Слава! Под-ку-лач-ни-ку, перегибщику, аллилуйщику, Дву-руш-нику, беспринципщику, Правому и левому И вся-кой темной силе — Веч-ный по-зор!..Другой строитель (выслушав). Продай нам железного оппортуниста!
Мюд. Кузю-то?! Что ты, он нам самим дорог. А на что?
Другой строитель. А для утехи. Бог же в свою бытность завел себе черта. Так и мы — будем себе держать оппортуниста!
Один из строителей (Алексею). На, парень, тебе рубль за выдумку. Поешь, а то голова ослабнет.
Алеша. Не надо, Ты лучше свой расценок понизь на постройке, а я везде почую твой рубль.
Мюд. Мы себе денег не берем — мы любим советскую валюту.
Кузьма. …Ххады — херои… Живите потихоньку…
Алеша регулирует Кузьму, и тот замолкает.
Алеша. Все время в нем какие-то контровые лозунги бушуют. Не то он заболел, не то сломался!
Мюд (строителям). Ну, вы идите, идите. Нечего вам стоять, когда пятилетка идет!
Один из строителей. Ну и барышня! Кто только ее мамаша была!
Другой строитель (вразумительно). Социальное вещество.
Строители уходят.
Мюд. Пойдем, Алеша. Я хочу чего-нибудь сытного.
Алеша (налаживает Кузьму). Сейчас пойдем… Что ты, жабочка, страдаешь все? Ты привыкни!
Мюд. Ладно. Я ведь люблю, Алеша, привыкать.
Появляется Стерветсен и его дочь Серена, девушка-европеянка, с монгольским лицом, на бедре у нее изящный револьвер. Оба они с чемоданами, в дорожных плащах. Прибывшие раскланиваются, здороваются с Алешей и Мюд, а также с Кузьмой; Кузьма медленно подает руку в ответ Серене и Стерветсену. Иностранцы говорят по-русски, степень искажения языка должен определить сам актер.
Стерветсен. Здравствуйте, товарищи активщики…
Серена. Мы хотим быть с вами… Мы любим всю горькую долю!
Мюд. Ты врешь, у нас нету теперь доли. У нас теперь лето, у нас птички поют, у нас строится такое! (К Алексею — другим, мирным тоном). Алеша, она — что?
Алеша. Зажиточная, должно быть.
Кузьма. Хады…
Алеша укрощает Кузьму.
Мюд (к иностранцам). Вы что такое?
Стерветсен. Мы… теперь неимущий дух, который стал раскулачен.
Серена. Мы читали, и нам производили… Папа, информасьон?
Стерветсен. Четкое собеседованье, Серен.
Серена. Собеседованье, когда говорили: вы буржуазию, и еще раз полклясса и еще крупный клясс четко послали на фик!
Мюд. Она хорошая, Алеша. Мы их на фик, а они с фика, и сама же ясно говорит…
Стерветсен. Я был молод и приезжал давно в Россию существовать. Я жил здесь в девятнадцатом веке на фабрике жамочных пышечек. Теперь я вижу — там город, а тогда здесь находился редкий частичный народ и я плакал пешком среди него… да, Серен!
Серена. Что, папа? Кто эти люди — батраки авангарда?
Мюд. Ты дурочка-буржуйка: мы поколенье — вот кто!
Стерветсен. Они — доброе мероприятие, Серен!
Алеша. А вам что здесь надо среди нашего класса?
Стерветсен. Нам нужна ваша небесная радость земного труда…
Алеша. Какая радость?
Стерветсен. У вас психия ударничества, на всех гражданских лицах находится энтузиазм…