– А что же самое странное?

– Самое странное, что у нас на производстве уже по меньшей мере дважды появлялся человек по имени Александр Ковач. И оба раза он спасал нас в самый последний момент ...

– А ну-ка, - я напрягся, - давай подробней.

– Понимаешь, отец поднял старые дела, хранящиеся в отделе кадров... Конечно, не он сам поднял, ему кадровики доложили, когда стали оформлять прием на работу, что по архивам у них проходят еще два Александра Ковача, и почему-то оба раза на особой отметке. То ли из-за неясностей с трудовыми книжками, то ли еще из-за чего. Отец велел все эти старые дела ему отдать и теперь сидит, изучает их ... В его комнате­ дым коромыслом: много курит и все время что-то бормочет. Я зашла сказать, что иду гулять с Ричардом, он даже головы не повернул, только рукой махнул: ступай, мол. Ты можешь понять, что бы это значило?

– А за какое время эти дела, ты не заметила?
– поинтересовался я.

– Одно, по-моему, чуть ли не военного времени, а второе ... Второе, кажется, еще старее.

– Да ...
– сказал я.
– Очень странно. Послушай ...

– Что?

– Твой отец не считает, случаем, что это - один и тот же человек? Который .. , ну, не старится, что ли? ..

– Спятил?
– Она прищурилась.
– Или ты знаешь что-то еще, о чем не хочешь мне рассказывать?

Я покачал головой.

– Ничегошеньки я не знаю. Только одно могу сказать. Ты этого Ковача видела?

– Нет.

– А я видел. Я был сегодня в цеху.
– Про ночного гостя я решил пока ей не рассказывать.
– Так вот, на него только по­глядишь - и сразу возникают разные вопросы.

– Да что в нем такого особенного? Двухголовый он, что ли?

– Разумеется, не двухголовый. Но он ... Знаешь, это сложно описать. Просто найди случай побывать в цехах и поглядеть на него.

– Ну, хорошо, - сказала Машка не без недоумения в голосе. ­ Знаешь, мы, пожалуй, пойдем домой. Ричард совсем замерз, даже несмотря на беготню. Да и меня мороз пробирает.

– Тогда до завтра, - сказал я.
– Ты завтра во сколько выйдешь гулять?

– Приблизительно в это же время.

– Я постараюсь так же.

Мы попрощались, и я, взяв Лохмача на поводок, медленно пошел домой. После того, что мне рассказала Машка, любо­пытство меня совсем обуяло. Можно сказать, грызло и жгло. Кончилось тем, что я, не доходя до дому, свернул на улицу, на которой жил Яков Никодимович. Я чувствовал, что просто не выдержу, если буду дожидаться до завтра, чтобы перехватить его в школе и задать кое-какие вопросы.

Яков Никодимович жил в восьмиэтажном доме, недавно построенном, на четвертом этаже. Мы с Лохмачом поднялись к нему, не пользуясь лифтом. Лохмачу подобные прогулки вверх-вниз полезны.

Некоторое время я простоял у двери Якова Никодимови­ча в раздумье, не решаясь нажать звонок. Стоит ли дергать учителя? Но в конце концов, он же старый холостяк, детей у него нет, и время не позднее ... Никого, кроме него самого, я не потревожу, а он будет только рад, что у меня есть интерес к истории родного края.

И я позвонил в дверь.

Никодимыч, естественно, удивился, увидев меня.

– Найденов, ты? Что случилось?
– Он не без опаски покосился на Лохмача.
– И почему ты с собакой?

– Так вышло, - ответил я.
– Просто вопрос у меня возник. ­

И я выпалил с ходу:

– Вам никогда не встречалось такое имя ­ Александр Ковач?

Яков Никодимович поглядел на меня очень пристально.

– Ковач?
– переспросил он слегка изменившимся голосом. И распахнул дверь пошире.
– Заходи. Только пса оставь в прихожей, чтобы в комнате не натоптал.

Глава третья КРЕЩЕНСКОЕ КУПАНЬЕ

Лохмач покорно уселся в кори­доре, возле самой входной двери, на коврике для вытирания ног, а мы с Никодимычем прошли в ком­нату. Он указал мне на кресло у круглого стола, где лежали всякие бумаги и стояла чашка недопитого чаю, а сам сел в кресло напротив.

– Ковач ...
– задумчиво повто­рил он.
– Да, это имя давно меня интересует. А что произошло? Почему тебе так спешно понадобилось узнавать насчет Ковача?

– Ну, тут много чего сошлось, ­ сказал я.
– Завтра, наверное, все будут знать про сегодняшние дела, и вы тоже. Я-то сам не хочу рассказывать, потому что не очень понимаю, что творится ...

– Ясно.
– Он разглядывал свою чашку с недопитым чаем, потом кивнул.
– Ты хочешь, чтобы я был «табула раса» и не подгонял трактовки того, что случилось когда-то, под нынешние события, так?

– Чего-чего?

– Я говорю, ты не хочешь невольно подсказать мне, что я должен говорить, да? Чтобы я не подстраивался под тебя и не придумал чего-то, чего не было, сам того не заметив. Понимаешь?