Чёртова сова
вернуться

Лукин Евгений Юрьевич
Шрифт:

ФОН

Не давать им пряников! Отхлестать орешником! Из-за этих праведников я считаюсь грешником! Повстречаешь — тресни-ка в лоб зелейной скляницей! Из-за этих трезвенников я считаюсь пьяницей! Стих утоплен в вермутах. Строки — нищета и сушь. Из-за этих лермонтовых я и не считаюсь уж!

МИФОЛОГИЯ

Пегас начинал, к примеру, простым боевым конём — помог одолеть Химеру тому, кто сидел на нём. Стоптал ее с полнаскока, нахрапом ошеломив. Сказать не могу, насколько мне нравится этот миф! Эллада от нас — далече. К тому же с теченьем дней пегасы пошли помельче, страшилища — покрупней. Пропорции и размеры иные, чем в старину: химеры — так уж химеры, аж морда на всю страну! Пугайся их, не пугайся, но древле, теперь и впредь иначе как на Пегасе Химеру не одолеть.

«Я волнуюсь, читая стихи…»

Я волнуюсь, читая стихи: не слова, а прозрачные слёзы! Все твердят, что пришли от сохи, что вчера ещё слезли с берёзы. О родной вспоминают стезе, где зады поросли лопухами. Так и видят себя в картузе и в рубахе с шестью петухами. И живут, разрывая сердца под трамвайно-троллейбусный грохот. Эх, найти бы того подлеца, что насильно отправил их в город! Я найду его. Зол и речист, я прорвусь через сто кабинетов. Я в лицо ему брошу: «Садист! Ты за что же так мучишь поэтов? Ты же слышишь, как стонет стило! Здесь их жизнь и больна, и кабальна! Отпусти ты их с миром в село. Посади ты их там на комбайны…»

ПЛОВЕЦ

Что с классиком меня роднило? Я гимны звучные слагал и, правя тяжкое кормило, челна ветрило напрягал. Hо вихорь злой взревел в фиорде, и мне, Господнему рабу, ветрилой хрястнуло по морде, потом кормилой по горбу…

ПРОЗАИК

Проклятый быт, старания утроив, мне сочинять мешает не впервые. Не успеваю полюбить героев. В итоге — падлы. Прямо как живые.

ПАМЯТHИК

Exegi monumentum

Здесь памятник стоял — превыше пирамиды, но по нему прошла народная тропа. Из праха чуть видны чугунные ланиты, а метрах в двадцати — чугунная стопа. Здесь памятник стоял — куда прочнее меди, красуясь на манер известного столпа. Hо что же от меня останется в предмете, когда по мне пройдёт народная тропа?

РИФМА

Событья, факты, вереницы числ — всё ерунда, но вот в житейском гаме два слова перекликнутся слогами — и мир внезапно обретает смысл.

«Возопишь, ударяя в грудь…»

Возопишь, ударяя в грудь, или в рот наберёшь воды — обязательно с кем-нибудь ненароком сомкнёшь ряды. И такого наговорят — не докажешь ведь ни хрена… У меня один только ряд. И шеренга — тоже одна.

КЛАССИКИ И СОВРЕМЕННИКИ

Какое счастье: при свече творить во славу русской речи и лечь на снег у Чёрной речки при секунданте и враче! Ни секунданта, ни врача — убит каким-то нижним чином по незначительным причинам, а то и вовсе сгоряча…

«Слова — достойны, речи — гладки…»

Слова — достойны, речи — гладки, и всё не врубимся в одно: что гений — это недостатки, каких нам сроду не дано. Дразня, круглятся, что орехи, из безупречной шелухи их гениальные огрехи и гениальные грехи.

ПРОЗА

Убить героя — значит пощадить. Заметьте: чем талантливей прозаик, тем он героя медленней пронзает событьями, затем чтоб ощутить в подробностях и боль его, и трепет. Так вот: дышу надеждою простой, что жизнь мою задумывал и лепит не Достоевский. Даже не Толстой.

«Да, вырождается москаль…»

Да, вырождается москаль: утрачен стыд, барыш возжаждан. И мне твердят: «Не зубоскаль, но исправляй своих сограждан!» Легко сказать! Грустят в пыли Крылов, Державин… Если даже они исправить не смогли — то мне-то, грешному, куда же!

«В соседней камере спроси…»

В соседней камере спроси иль у омонов: писатель, скажут, на Руси — один Лимонов. У остальных и стиль, и прыть, и морды глаже, но как-то не за что «закрыть» — не за слова же!