— Мори! Согласен? Поехали.

Ким и Тони рванули вперед — Ким на корме. А Мори сидит неподвижно, приподняв тощие плечи. Слабые глаза его ломит, несмотря на зеленые очки: солнце бьет в них остриями ярких копий со всех сторон, с тысячи направлений, колет, точно осколки стекла, — и это тоже знакомо.

— Да ну же, черт бы тебя подрал, — бормочет Ник, его ближайший друг Ник, запальчивый Ник, которым восхищаются и которого терпеть не могут многие мальчики в школе Бауэра и которого любит Мори Хэллек. — Опротивела мне твоя уродская рожа, твой уродский затылок, да ну же, чего ты, ради всего святого, ждешь?.. — Обычно тихий приятный голос Ника звучит хрипло от усталости.

Ну разве у Мори есть выбор? Плечи и верхняя часть спины у него пульсируют от боли; он понимает: надо настоять на том, чтобы подгрести к берегу, но Ким с Тони уже помчались вперед. Ник, сидящий сзади, готов его прикончить, так что у него действительно нет выбора. Он кивает, он соглашается. Каноэ рванулось вперед. И его вдруг понесло к тому месту, где нечто бесповоротное может произойти — уже произошло, — где может приостановиться физический закон жизни.

Один миг анархии — и все, что он познал, все, что можно познать, развеется.

— Смотри в оба! — кричит Ник.

Камни всех размеров, всех видов — валуны… скалистые уступы… белая пенящаяся вода… исступленная… оглушающая. Воздух превратился в воду — его быстро, панически заглатываешь. Черная вода, иссиня-зеленая вода, белая пена пузырится и ревет. Мимо пролетает камень, пролетает другой, слева, справа. Ник кричит в испуге и восторге, каноэ подпрыгивает, у Мори схватывает живот, ему вдруг до смерти хочется помочиться, а через секунду он уже забывает об этом. Они ныряют… летят… мчатся, словно бы над водой… и ничто не может их зацепить, ничто не может причинить им вреда. Мори Хэллек и Ник Мартене — семнадцатилетние мальчишки мчатся мимо высоких берегов, меж двух стен хвойного леса, которого они уже не видят.

Они будут жить вечно! Ничтоне может их зацепить!

А теперь влево — там водоворот, как раз под следующим порогом…

Упавшая сосна, вся гнилая… огромный белый валун со страшноватыми вмятинами — будто это глаза, нос, рот… камни на камнях… осыпи — гладкие, точно детская горка… привкус паники во рту… хвастливый крик радости… Мори, лишь несколько секунд тому назад считавший, что каноэ сейчас врежется в скрытый под водой камень… Неправда, что мы живем и умираем в одиночку, смотрите, вот мы вместе, смотрите, мы всегда вместе…

Оглушительный грохот. Еле различимые радуги танцуют над головой. А где-то в глубине, под ложечкой, шевелится страх. В ста ярдах впереди две согнувшиеся фигурки в дюралевом каноэ вот-вот исчезнут в тумане. Каноэ изрядно набирает воды, Мори с трудом дышит, нос забивают брызги, руки и ноги онемели, кровь бешено пульсирует в глазах. Он машинально выполняет приказания, выкрикиваемые другом. Выполняет не думая. Неправда, что мы живем и умираем в одиночку, смотрите, вот мы вместе в эту минуту, в эту страшную минуту, смотрите, вот мы вместе, мы всегда вместе…

Мори Хэллек — с обезьяньим лицом гнома: черты мелкие и будто собранные в пригоршню; светло-голубые слезящиеся глазки, курносый нос, толстые губы, заостренный подбородок. Кожа молочно-белая, нечистая. Прыщи, словно крошечные красные ягодки, покрывают не только его лицо, но и шею, и всю спину. Бедняга Мори! Такой уродливый. Подающий такие надежды. Со своими паучьими руками и ногами, близорукий, слегка заикающийся, с трогательной, берущей за сердце улыбкой. Мори — сын Джозефа Хэллека. Ему семнадцать лет, он учится в старшем классе школы Бауэра, а ростом всего пять футов восемь дюймов и весит 125 фунтов, этот бедняга Мори, добряк Мори, смущающий приятелей своими рассуждениями «о Боге», и «о Христе», и о том, что «жизнь — это дар».

Мори объявил, что он просто христианин, не принадлежащий ни к какой церкви. Главное, как ему представляется, — видеть Христа в своих собратьях… найти способ оживить Христа в себе. Он говорил об этом свободно, взволнованно, порой заикаясь от волнения, не замечая, что его слушатели закатывают глаза или гримасничают от скуки. Он был умный, смекалистый; неплохой спортсмен, несмотря на свои физические данные: играл в теннис, занимался гимнастикой, бегал, — и в большинстве случаев рассуждал вполне здраво, так что, промучившись первый семестр, он потом вполне прижился в школе Бауэра. Его одноклассники отлично знали, что он — Мори Хэллек, а его отец — Джозеф Хэллек (Хэллековская медно-алюминиевая компания), но ведь это была школа — Бауэра в Кремптоне, штат Массачусетс, и, наверное, одна треть из двухсот соучеников Мори были выходцами из не менее богатых, чем Хэллеки, семей, или почти таких же богатых: в каждом классе было с полдюжины «знаменитых» фамилий. В школе Бауэра не имело большого значения — во всяком случае, считалось, что не имеет значения, — из какой ты семьи, с кем твоя семья общается, сколько, по произвольным подсчетам того или иного мальчика, он «стоит».

Мори Хэллек — завораживавший и раздражавший Ника Мартенса и внушавший ему уважение. Мори — младенец (который в семнадцать лет не стыдился плакать). Мори — стоик, загадка, объект бесчисленных грубых шуточек, любивший напевать себе под нос, просыпавшийся в шесть утра, веселый, улыбчивый, легко прощающий. (А ему приходилось многое прощать. Ибо, как ни печально, даже его друзья в школе Бауэра порой издевались над ним.) Он был занудлив, был жизнерадостен и щедр, его любили, или едва терпели, или смеялись над ним, или восхищались поистине донкихотским мужеством, с каким он перед всем классом вступал в спор с наиболее догматичными и властными преподавателями. Бывали дни, когда он знал ответы на все вопросы и мог состязаться — почтимог состязаться — с самыми способными мальчиками. Бывали другие дни, когда он не мог дать ни одного правильного ответа, когда он заваливал письменные работы, краснел и покусывал костяшки пальцев, а на переменках уходил куда-то один. (Что он там делает один? Молится? Бухается на колени и молится?) Просто нутро его не соответствовало внешности, как у других людей. С такими короткими паучьими ножками, зачастую некоординированными движениями, слабыми глазами. (Особенно худо было у него с левым глазом. Однажды Мори закрыл ладонью правый глаз и, глядя на Ника, усиленно моргая, объявил, что в общем-то он на этот глаз слеп — «юридически», видимо, слеп. Ник был смущен и раздосадован — ну что он, Ник, может сказать на это? У него-то зрение было почти идеальное.)