— Я этого не знала, — предусмотрительно говорит Кирстен. — Никто мне этого никогда не рассказывал.

— Да, — говорит Ди Пьеро, — Ник нас тогда больше всего и напугал. С Ником была чуть не истерика.

— Вот как, — говорит Кирстен.

— Потому что он решил — все слишком поздно, решил, что Мори умер.

— Видно, они были близкими друзьями, — говорит Кирстен. — Если он так расстроился.

Ди Пьеро медлит, насупясь.

— Наверное, — говорит он. — Я не очень разбираюсь в дружбе. Да и было это давно.

Кирстен делает еще глоток вина. Она мобилизует всю силу воли, чтобы завестись — завестись немедленно. Вот если б у нее была закрутка, если б она могла эдак небрежно закурить — не ради удовольствия, а чтобы чувствовать себя увереннее, держать что-то в пальцах…

— Но ведь это из-за Ника все случилось, верно? — говорит она.

Ди Пьеро закрывает тему резким пожатием плеч.

— Это произошло так давно, — говорит он. — Мне было тогда семнадцать.

Широкая белозубая улыбка на миг освещает его лицо. В голосе чуть вибрирует презрение.

— Семнадцать!..Целая вечность тому назад.

Шагая по Семьдесят четвертой улице на восток, Кирстен твердым голосом, без всякой дрожи спрашивает:

— Но они убили его? Это они подстроили?

Ди Пьеро, который переводит ее через Парк-авеню, легко придерживая за локоть, произносит рассеянно:

— Подстроили?.. Каким образом?..

— Они кого-то наняли?

Ди Пьеро фыркает — его все это явно забавляет.

— Кого-то наняли!..

— Да, — говорит Кирстен тем же ровным тоном. — Вы все знаете, как это делается. Да. Кого-то наняли, чтобы убить его. Убрать с дороги. Как убили свидетелей в Чили…

Ди Пьеро крепче сжимает ей локоть. Они стоят на «островке» посреди улицы, дожидаясь, когда загорится зеленый свет.

— Ты слушаешь чересчур много сплетен, — произносит, явно забавляясь всем этим, Ди Пьеро, — читаешь слишком много радикальных журналов. У вас там в Эйре играют в такие игры?.. Может быть, кто-то из преподавателей?.. Играют в «леваков»?., в «революционеров»?

— Я не идиотка, — вспыхнув, говорит Кирстен. — Я знаю, что отец и Ник собирали материал против «ГБТ», разоблачающий то, что эта компания пыталась сделать в Чили, с Алленди…

— Альенде, — поправляет ее Ди Пьеро. — Сальвадор Альенде.

— Вы знали его? — задает нелепый вопрос Кирстен. — Вы… встречались с ним?

— Конечно, нет, — говорит Ди Пьеро, — какое я имею отношение к Чили?

— Я не идиотка, — повторяет Кирстен.

Ди Пьеро ведет ее под локоть через улицу к запруженному толпой тротуару. В мозгу Кирстен мелькает мысль — стремительная, нелепая, — что уличные толпы придают ее поступку определенный вес. Хотя это чужие, незнакомые люди, но она и Ди Пьеро идут мимо них, и все они становятся свидетелями.

— Я знаю, о чем речь в так называемом «признании» моего отца, я хочу сказать — знаю детали, знаю, что он «признал», — запальчиво говорит Кирстен, — хоть это и тайна… пусть даже государственная тайна. Я знаю.

— Ничего ты не знаешь, верно ведь? — говорит Ди Пьеро.

— Я… Я…

— Ты, право же, ничего не знаешь,лапочка.

Вот теперь она действительно в панике: слово «лапочка» лишает ее присутствия духа.

Но у нее нет выбора: она должна идти с ним. К нему на квартиру, в высокий дом, выходящий на Ист-Ривер.

«Я не буду плакать, — обещала она, прикусывая, как ребенок, нижнюю губу. — Право, не буду».

И сейчас она громко произносит, высвобождая из его пальцев свой локоть:

— Сальвадор Альенде. Другого же… того, кому они давали деньги… звали Томик… я хочу сказать, тот человек…

— Нет, в самом деле, — произносит Ди Пьеро, — кто все-таки тебе это рассказал?

— Теперь это уже больше не тайна: кот выпущен из мешка… все знают…

— Ах, в самом деле, —беззвучно рассмеявшись, говорит Ди Пьеро.

Они не спеша идут по Семьдесят четвертой улице. Кирстен даже берет Ди Пьеро под руку. Такая интересная пара: мужчина лет под пятьдесят в темных солнечных очках, девушка лет под двадцать в солнечных очках посветлее. Оба такие ухоженные, несмотря на небрежно развевающиеся по ветру волосы девушки. Вполне подходящая пара, несмотря на разницу в возрасте.