Шрифт:
Эмир положил это заявление рядом с собой на подушку, взял деревянный молоток, лежавший перед ним, и стукнул по двери. По числу ударов определялось, кого зовет эмир: раз — слугу, два — сердечного друга, три — привратника.
Эмир вызвал привратника и, показывая на бумагу, приказал:
— Возьми это и внеси подарки, о которых сказано здесь!
Привратник упал на колени, поднявшись, еще раз поклонился эмиру и, не смея повернуться к нему спиной, пятясь, вышел в дверь.
Через несколько минут слуги внесли подарки и ввели детей. Бегло взглянув на подарки, эмир отослал их в казну, а детей — основной подарок, приказал провести в свои покои. Привратник проводил детей.
Эмир внимательно осмотрел каждого и прошептал:
— Редкостные красавцы мира!
Эмир побледнел, глаза налились кровью. Обычное его спокойствие было нарушено видом этих двух красивых целомудренных детей.
Он снова позвал привратника.
— Отведи их на средний двор [44] и сдай блюстителю гарема. А ученикам пойди скажи: «Августейший нездоров, урок не состоится».
Можно было предугадать, что ученики его после этого еще несколько дней не смогут насладиться просвещенным руководством своего учителя: пока жажда его не будет наконец утолена и сердце понемногу не остынет.
44
Средний двор — дворик между гаремом и приемными комнатами во дворце эмира. В среднем дворике содержались мальчики, «услаждавшие» благочестивого эмира.
Эмир потребовал заявление, взятое привратником. На обороте он написал: «Подателю сего выдать ярлык на чин предводителя придворных привратников августейшего, соответственно чину. Высокому казначею указываю: из августейшей казны выдать три смены одежды», и вернул заявление привратнику и сказал:
— Писарю!
Через полчаса приказ был выполнен.
На работорговца надели атласный серебристо-серый халат, сверху — шелковый, а поверх шелкового — расшитый золотом. Сверх того дали отрез кисеи, остроконечную парчовую шапку и заморский платок.
Работорговец снял с головы черную лохматую баранью шапку, положил на землю и, надев остроконечную шапку, попытался накрутить на нее весь отрез кисеи. Но раньше он никогда не носил чалмы, и попытка повязать ее не увенчалась успехом.
Тогда один из эмирских слуг, видевший его усилия, взяв с его головы шапку в левую руку, правой рукой навертел на нее весь отрез кисеи придворной чалмой так, что сверху появился пушистый конец, делая всю чалму похожей на репу.
Удайчи [45] воткнул в чалму «августейшее разрешение» — ярлык чина предводителя придворных привратников, написанный на половине листа кустарной кокандской бумаги — и чалму надели на голову работорговца.
45
Удайчи — один из низших придворных чинов, церемониймейстер при дворе эмира. Удайчи шел впереди эмира и громко молился за него.
Затем церемониймейстер взял удостоившегося высоких милостей за локоть правой руки, а удайчи за другой локоть, и так ввели они его во двор, примыкающий к Комнате приветствий.
Там и поставили его в пятидесяти шагах от места, где сидел эмир.
Громким голосом церемониймейстер, отчеканивая каждый слог, сказал:
— Высочайший! Раб его высочества из почтенных торговцев Хивы Мухаммед Карим-бай, караван-баши, удостоенный высокого звания привратника, — эшик-ага-баши, пожалованного ему августейшим повелителем священной Бухары, молится за вас и возвращается к своим делам.
Затем второй придворный возгласил:
— Да ниспошлет бог эмиру благоденствие, помощь и справедливость!
После этого церемониймейстер взял Карима-бая за шею, пригнул его к земле и поставил на колени:
— Он приносит в подарок высочайшему свою голову!
Тогда из комнаты, где сидел эмир, кто-то громко возгласил:
— И вам привет!
Это был ответ от имени эмира, считавшего для себя недостойным отвечать самому.
Эмир протянул руку в ту сторону, где на коленях, подняв руку вверх, молился Карим-бай. Честь, достававшаяся немногим.
По знаку церемониймейстера работорговец вскочил и, кланяясь на каждом шагу, приблизился к двери, взял обеими руками руку августейшего, которую тот протянул из-за двери выше на метр от порога. Провел ею по своим глазам, а потом с наслаждением, чмокая, целовал ее, пока эмир не отнял ее.
Карим-бай так страстно чмокал, целуя руку августейшего, что присутствующим казалось, будто корова лижет своего новорожденного теленка.
Карим-бай сел на колени возле порога, вознес руки вверх и помолился о ниспослании эмиру небесных милостей.
Тогда раздался прежний громкий голос церемониймейстера: — Возвращайтесь!
Работорговец, кланяясь, поднялся и, пятясь, вышел.
Во дворе его, вспотевшего и провонявшего, окружили люди, как мухи падаль. Каждый норовил получить с удостоенного на чай:
— Поздравляем!
— Желаем и впредь подобного сподобиться!
— Дай вам бог!..
— Пожертвуйте в соответствии с щедростью его высочества. Карим-бай на минуту остановился, оглушенный и растерянный.
Не очень охотно, но делая вид, что это ему ничего не стоит, он вытащил кошелек и каждому дал понемногу мелочи, стараясь угадать, кто из них значительнее.