В моей стране — разбои и мятеж,В моей стране — холера, тиф и голод.Кто причинил ее твердыне брешь?Кем дух ее кощунственно расколот?Надежда в счастье! сердце мне онежь!Я жить хочу! я радостен и молод!Меня поймет, кто, как и я, сам молод,Кому претит разнузданный мятеж.Кто, мне подобно, молит жизнь: «Онежь!»Кому угрозен тиф и черный голод,Кто целен, бодр и духом не расколот,Кому отвратна в государстве брешь.Да, говорит о разрушеньи брешь…Живой лишь раз, единственный раз молод!И если жизни строй разбит, расколот,И если угнетает всех мятеж,И если умерщвляет силы голод,Как не воскликнешь: «Счастье! нас онежь!»Лишь грубому не нужен вскрик: «Онежь!»Ему, пожалуй, даже ближе брешь,Чем целостность: ему, пожалуй, голодОтраднее, чем сытость; он и молодПо-своему: вскормил его мятеж,И от рожденья грубый весь расколот.Ужасный век: он целиком расколот!Ему смешно сердечное: «Онежь!»Он, дикий век, он сам сплошная брешь.Его мятеж — разбойничий мятеж.Он с детства стар, хотя летами молод,И вскормлен им царь людоедов — Голод.Но он умрет, обжора жирный Голод,Кем дух людской искусственно расколот!И я, и ты, и каждый будет молод!И уж не мы судьбе, она: «Онежь!» —Воскликнет нам. Мы замуравим брешьИ против грабежа зажмем мятеж!
Секстина VI
Эстония, страна моя вторая,Что патриоты родиной зовут;Мне принесла все достоянье края,Мне создала безоблачный уют,Меня от прозы жизни отрывая,Дав сладость идиллических минут.«Вкуси восторг чарующих минутИ не мечтай, что будет жизнь вторая;Пей жадно радость, уст не отрывая;И слушай, как леса тебя зовут;Ступай в зеленолиственный уютПринявшего гостеприимно края.Быть может, под луной иного краяКогда-нибудь ты вспомнишь песнь минут,Тебе дававших благостный уют,Вздохнешь, что где-то родина вторая,Которую Эстонией зовут,Влечет тебя, от юга отрывая.Тогда приди, в мечтах не отрываяЛюбви ко мне, от пламенного краяНа север свой, где все своим зовутТебя, поэт, чарун святых минут;Ведь творчество твое, как жизнь вторая,Дает нам сказку, счастье и уют».Благословен Эстонии уют,Который, от России отрываяБлагочестивою душою края,Как мать, как сон, как родина вторая,Соткал гамак качелящих минут.Минуты те! их творчеством зовут…Но чу! что слышу я? меня зовутК оружию! Прости, лесной уют,И вы, цветы сиреневых минут,Простите мне! Бездушно отрываяОт вас, от милых мне, за целость краяЖизнь требует мою страна вторая…
Секстина VII
Здесь в Крымскую кампанию жил Фет —В Эстляндии приморской, прибалтийской;Здесь Сологуб, пленительный поэт,Жил до войны с Германией царийской;Здесь я теперь живу, почти семь летЗнакомый с нею, милою и близкой.Здесь жил Бальмонт — в стране, к России близкой,Здесь Брюсов был, изысканный, как Фет,Здесь лейтенант Случевский, в цвете лет,Пел красоту природы прибалтийской,Но, послан в бой по воле злой царийской,У берегов японских пал поэт.Не для боев рождается поэт,А для души, его напеву близкой…Лишь произвол убийственный царийскийМог посылать таких певцов, как Фет,В отряды!.. Но хранил край прибалтийскийТалантливых людей в расцвете лет.Тому назад уже тринадцать лет,Как у Цусимы смерть нашел поэт,На «Александре III-м» прибалтийскийКрай бросивший, воспевший Ревель, близкийСвоей душе. Приветь его, о Фет,В обители над солнечно-царийской!Царизм земной отринув, лишь царийскийНебесный рай я признаю, где лет,Как и мгновений, нет, где жив поэт,Кто б ни был он: Случевский или Фет, —И вот теперь, к своей кончине близкий,Я рай пою, живя в стране балтийской.Цвети же, край — эстонский, прибалтийский,Отвергнувший, строй низменный, царийский:Моей душе ты родственный и близкий!Цвети же, край, десятки, сотни летИ помни, что мечтал в тебе поэт,Такой поэт, как несравненный Фет!
Секстина VIII
Мой дом стоит при въезде на курортУ кладбища, у парка и у поля.Он с виду прост, но мною дом мой горд;Он чувствует — там, где поэт, там воля.В нем за аккордом я беру аккорд,Блаженствуя, мечтая и короля.Привыкни, смертный, жить, всегда короля,И в каждой деревушке видь курорт,Буди в своей душе цветной аккорд,Люби простор и ароматы поля, —И, может быть, тебя полюбит воля,И будешь ты ее любовью горд.Безличный раб — и вдруг ты будешь горд,Средь окружающих рабов короля!..Познаешь ли, что означает воля?…Не превратишь ли в свальный ров курорт?…Не омерзишь ли девственного поля?…Не соберешь ли ругань всю в аккорд?…Аккорд аккорду рознь. Звучи, аккордЛишь тот, что упоителен и горд;Аккорд лесов, ручьев, морей и поля!Над толпами властительно короля,Озвучь своим бряцанием курортИ покажи, как сладкозвучна воля!Да здравствует всегда и всюду воляИ вольный, волевой ее аккорд!Кто слушал песню воли, будет горд.Пусть вольные сберутся на курорт,Над плотью духом солнечно короля,Свободу растворяя в воле поля.Не оттого ли и мой дом у поля,Где на просторе поля бродит воля?Не оттого ль душа моя, короля,Берет свободный, огненный аккорд?Не оттого ль моим воспетьем гордИ мне самим заброшенный курорт?…
Секстина IX
Две силы в мире борются от века:Одна — Дух Тьмы, другая — Светлый Дух.Подвластна силам сущность человека,И целиком зависит он от двух.И будь то Эсмеральда иль Ревекка,У них все тот же двойственный пастух.На пастуха восстал другой пастух.Для их борьбы им не хватает века.Для Эсмеральды точит нож Ревекка —То ею управляет Злобный Дух.Когда ж победа лучшей сил из двух,Тогда прощают люди человека.Кто выше — оправданья человека?!Когда блюдет стада людей ПастухВ одежде белой, грешницы, из двухОправданными будут обе: векаОграда и надежда — Светлый Дух,И как ты без него жила б, Ревекка?Нет, ты не зла злых вовсе нет, Ревекка,Но горе причинить для человекаТебе легко: так хочет Черный Дух…Но светозарный не уснул Пастух:Он зло твое рассеял вихрем века, —И ты невинна, как дитя лет двух.Но так как ты во власти грозных двухВеликих сил, ничтожная Ревекка,Но так как ты и облик человекаИмеешь данный Силами, то векаТебе не переделать: Злой ПастухВ тебя опять вмещает грешный дух.Издревле так. Но будет день — и ДухВ одежде солнца и луны, из двухПланет сотканной, встанет как ПастухИ Духа тьмы, и твой, и всех, Ревекка!Господь покажет взору человека,Что покорен Бунтующий от века!..
Секстина Х
Мне кажется, что сердце биандрии,Идейной биандрии — виноград.Она стремится в зной Александрии,Лед Мурмана в него вместиться рад.Ему отраден запах малярии,Ему набатны оргии трибад.Влиянье винограда на трибад,Как и на сердце пламной биандрии,Утонченней миазмов малярии.Да, в их телах блуждает виноград,Он опьянять безумствующих радЭкваторьяльностью Александрии.Причин немало, что в АлександрииГораздо больше чувственных трибад,Чем в Швеции: способствовать им радТам самый воздух. Но для биандрииИ выльденный шипучий виноградНа севере — намек о малярии…В Батуме — там, где царство малярии,Гордятся пальмы, как в Александрии,У рощ лимонных вьется виноград,Зовя к себе мечтания трибад.Он, родственный инстинктам биандрии,Припасть к коленям, льнущим к страсти, рад.О, как турист бывает ярко рад,Когда ему удастся малярииИзбегнуть, или в зной АлександрииУмерить льдяным взором биандрииКокетливой, иль в хохоте трибадПить дышущий поляром виноград…Не для мужчин трибадный виноград, —Его вкусив, не очень будешь рад:В нем смех издевкой девственных трибад…Страшись и биандрийной малярии,То веющей огнем Александрии,То — холодом распутной биандрии…
Лэ III
Покаран мир за тягостные виныСвои ужаснейшей из катастроф:В крови людской цветущие долины,Орудий шторм и груды мертвецов,Развал культуры, грозный крах науки,Искусство в угнетеньи, слезы, муки,Царь Голод и процессии гробов.Царь Голод и процессии гробов,Пир хамов и тяжелые кончины,И притесненье солнечных умов,И танки, и ньюпор, и цеппелины,И дьявол, учредивший фирму Крупп,Испанская болезнь, холера, круп —Все бедствия, притом не без причины…Все бедствия, притом не без причины:От деяний, от мыслей и от слов.Еще порхают ножки балерины,Еще не смолкли ветерки стихов,Еще звучат цветения сонат,Еще воркуют сладко адвокаты, —А мир приять конец уже готов.Да, мир приять конец уже готовВ когтях нечеловеческой кручины,Пред судным ликом массовых голгофИ пред разверстой пропастью трясины.Но жизнь жива, и значит — будет живИ грешный мир — весь трепет, весь порыв!Он будет жить, взнесенный на вершины!Он будет жить, взнесенный на вершины,В благоуханном шелесте дубров,В сияньи солнца, в звуках мандолины,В протяжном гуде северных ветров,В любви сердец, в изнежии малины,В симфониях и в меди четких строф.Мир исполин — бессмертны исполины!Мир исполин, — бессмертны исполины!Он будет до скончания вдовСамим собой: тенеты паутиныЕму не страшны — богу из богов!Да здравствует вовек величье мира!Да славит мир восторженная лира!Да будет мир и радостен, и нов!Да будет мир и радостен, и нов!Греми, оркестр! Цветите, апельсины!Пылай, костер! Я слышу жизни зов!Перед глазами — чарные картины,И дали веют свежестью морской.Но помни впредь, безбожный род людской:Покаран мир за тягостные вины.Покаран мир за тягостные вины:Царь Голод и процессии гробов —Все бедствия, притом не без причины,И мир приять конец уже готов,Но будет жить, взнесенный на вершины,Мир исполин, — бессмертны исполины!Да будет мир и радостен, и нов!
Лэ IV
Нет табаку, нет хлеба, нет вина, —Так что же есть тогда на этом свете?!Чье нераденье, леность, чья винаПоймали нас в невидимые сети?Надолго ль это? близок ли исход?Как будет реагировать народ? —Вопросы, что тоскуют об ответе.Вопросы, что тоскуют об ответе,И даль, что за туманом не видна…Не знаю, как в народе, но в поэтеВздрожала раздраженная струна:Цари водили войны из-за злата,Губя народ, а нам теперь расплатаЗа их проступки мстительно дана?!За их проступки мстительно данаНам эта жизнь лишь с грезой о кларете…А мы молчим, хотя и нам яснаВся низость их, и ропщем, точно дети…Но где же возмущенье? где протест?И отчего несем мы чуждый крестНи день, ни год — а несколько столетий?!Ни день, ни год, а несколько столетийМы спины гнем. Но близкая волнаСиянья наших мыслей, — тут ни плети,Ни аресты, ни пытка, что страшнаЛишь малодушным, больше не помогут:Мы уничтожим произвола догмат, —Нам молодость; смерть старым суждена.Нам молодость. Смерть старым суждена.Художник на холсте, поэт в сонете,В кантате композитор, кем звучнаИскусства гамма, репортер в газете,Солдат в походе — все, кому нежнаТакая мысль, докажут пусть все этиСвою любовь к издельям из зерна.Свою любовь к издельям из зернаДокажет пусть Зизи в кабриолете:Она всем угнетаемым верна,Так пусть найдет кинжальчик на колетеИ бросит на подмогу бедняку,Чтоб он убил в душе своей тоскуИ радость в новом утвердил завете.Так радость в новом утвердил заветеИ стар, и мал: муж, отрок и жена.Пусть в опере, и в драме, и в балетеСвобода будет впредь закреплена:Пускай искусство воспоет свободу,И следующий вопль наш канет в воду:«Нет табаку, нет хлеба, нет вина!»Нет табаку, нет хлеба, нет вина —Вопросы, что тоскуют об ответе.За «их» поступки мстительно дана, —Ни день, ни год, а целый ряд столетий, —Нам молодость. Смерть старым суждена!Свою любовь к издельям из зернаПусть радость в новом утвердит завете.
