Степанида. Вот и смотрите на него, на полоумного!

Ильич. Деревня!

Степанида. Старый сыч!

Ильич. Ты слушай! Я комнаты убирать, а ты на кухню! (Идет.)

Степанида (следуя за ним). Еще разбить тебе или сломать что-нибудь.

Уходят.

Даша. При нынешних понятиях таких антиков надо за деньги показывать.

Готовит чай. Входит Дерюгин. Кланяется.

Даша, Дерюгин.

Даша. Здравствуйте! Вам кого?

Дерюгин. Нам, собственно, барышню нашу, Анну Владимировну. А что, ежели повидать их, можно?

Даша. Можно; она скоро выйдет сюда.

Дерюгин. Отдыхать изволят, устали?

Даша. Да, устала; мы ведь только три часа, как приехали.

Дерюгин. Как же! Мы так и встрепенулись, вся деревня, услыхамши колокольчик-то! Нежданно-негаданно! Как же, мы их бывшие крестьяне; а я, признаться, и старостой ходил еще при их родителях.

Даша. Присядьте пока.

Дерюгин. Ничего, постоим. А вы, следственно, при них, при барышне нашей?

Даша. При ней.

Дерюгин. На каком же, то есть, положении, аль как?

Даша. Я — прислуга, горничная ее.

Дерюгин (почесав затылок, надевает картуз). А, да… так вот что оно! (Садится.)И давно при них?

Даша. Шестой год; за границей мы были, с княгиней вместе. Княгиня умерла — так мы сюда!

Дерюгин. Мы наслышаны; тогда в их вотчинную контору письмо пришло за черной печатью.

Даша. Да, всего три месяца назад, в Париже.

Дерюгин. Ну, что ж, царство ей небесное! Стара уж была.

Даша. Ну, только одна моя привычка к Анне Владимировне, а то бы, кажется, ни за какие деньги не поехала в этакую глушь. Ни света, ни людей, окромя помимо мужиков.

Дерюгин. Да, конечно, кому как! А барышня наша душевный человек; бывало это, разговорится с тобой, как с своим братом.

Даша. Ну уж зато как найдет на нее хандра, такая — тоже не подступайся.

Дерюгин. Ну, само собой, господа!.. Причудность эта у них тоже иногда, со временем… Видали мы тоже. Недолго тогда барышня у нас пожила, с год время, не больше; тут померла, по лету, мамаша их, а по суседству, верст отселева с пяток, село Отрада есть; там это княгиня наездом проживала летнее время, крестная она барышне-то была. Ну, приехала она тогда на похороны, схоронили, да и взяла нашу барышню, заместо дочери, и увезла от нас. С той поры и не видали мы барышню свою. Что?.. Да шестой год, — так шесть лет скоро будет тому.

Даша. Мы больше жили в Италии, в Швейцарии тоже; в Париже только последний год, потому так как княгиня все лечилась у тамошних докторов.

Дерюгин. Ну, как же теперь барышня наша? Здесь, значит, думает поселиться?

Даша. Избави нас боже! Мы только сюда так, взглянуть, ну и по делам.

Дерюгин. А какие-такие дела будут у них?

Даша. Не знаю, право. Что-то о деньгах. Деньги Анне Владимировне нужны теперь.

Дерюгин. Деньги?.. Так. Ну, неужто ж, спрошу я вас так, княгиня своей крестнице-то, от своего богатства, ничего уж?

Даша. Ничего. Несколько вещей, платьев — и только. Княгиня все думала жить, не ожидала скорой себе смерти, а вдруг умерла и даже без всякого завещания.

Дерюгин. Оказия!

Даша. Все досталось сыну; а он такой человек, что завсегда почти в долгах.

Дерюгин. Н-да… и наша барышня тоже — подумаешь и о ней. Вот доли своей не нашла до сей поры.

Даша. Какой это доли?

Дерюгин. Обыкновенно, под венец чтобы, закон получить, гнездо свить.

Даша. Очень нужно! Не хотела просто себя связывать и воли своей решаться! Посмотрели бы вы, сколько всяких женихов было там за границей, даже один из иностранных графов!

Дерюгин. Видимое дело, что не хотела, а то, кажется, как бы не найтись жениха такой барышне! Есть и тут один барин, зовут его Семен Семенычем, Залешин прозывается; промеж дворовых разговор был, что будто жених. Мы так и полагали, что быть свадьбе — ан нет! Барышня уехала, а Семен Семеныч и по сей час здесь.