Шрифт:
Облачившись в спецкостюм, Том подходит ближе и видит…
В самом центре освященного камня, на переднем возвышении — человеческий орган. Прибит к мрамору гвоздем из закаленной стали. И этот гвоздь ужасен, как любой из тех, что были вогнаны в тело Христа.
Том крестится и шепчет: «In nomine Patris, et Filli, et Spiritus Sancti», [31] а все вокруг переговариваются по-итальянски; тоже шепотом, хмуро. Подходит Бальдони.
Есть что-то еще. Пол у основания алтаря вымазан красной краской. Нет, это не краска. Кровь.
31
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа (лат.).
Валентина первой замечает Тома. Встает и подходит к нему.
— Спасибо, что приехали. — Она видит, что взгляд Тома прикован к органу. — Монтесано считает, что это человеческая печень. Сейчас прибудет Изабелла Ломбарделли, возьмет образец ткани и в лаборатории сверит их с теми, что мы уже имеем.
У казав на красные полосы у алтаря, Том спрашивает:
— Что это?
— Не знаем. Майор Карвальо хотел у вас спросить.
Том подходит к полосам. На душе очень неспокойно.
Наконец майор замечает Тома, встает и приближается к нему.
— Кровь тут не случайно. Ее не пролили, а оставили намеренно.
Тяжело сглотнув, Том пытается сохранить хладнокровие. Знакомое напряжение. Точно так он чувствовал себя, изгоняя бесов, исповедуя смертников. Точно так он чувствовал себя в ту судьбоносную ночь в Лос-Анджелесе.
Все из-за близости зла.
— Похоже на книгу, — натянутым голосом говорит Том и слегка наклоняется, чтобы разглядеть знаки получше. — Будь мы в Лос-Анджелесе, я бы сказал, что это граффити, бандитская метка или вроде того.
В памяти вновь возникает злополучная ночь: удары руками и ногами, которыми он награждает насильников; лицо девушки, которую не успел спасти от позора… Голову будто сдавили в тисках. Острая боль пронзает сердце. Жарко. Голова кружится. Дышать, надо дышать. Вдох, выдох. Еще… Вот так, медленно, не спеша.
Валентина метнулась было к Тому, но Вито удержал ее за руку.
Теперь Том видит: отметины на полу — вовсе не книга. Это прямоугольник. Прямоугольник, разделенный на три идеально равные части. И по ним течет кровавая река из демонических змей.
Capitolo XXXVII
Венеция
26 декабря 1777 года
Амун Бадави почти истек кровью.
Луиза накладывает еще жгут. Улыбается, глядя, как Амун повисает на веревках. Другой аколит достает кляп, сует купцу в рот отрезанный конец члена и после — снова кляп.
Глотай, или задохнешься.
Ave, Satanas. [32]
Культисты опускают пальцы в чаши с кровью Амуна и размазывают ее по себе, по соседям.
32
Здравствуй, Сатана (лат.).
Dominus Satanas.
Начинается безумная оргия. Аколиты спешат совокупиться, пока жертва не умерла.
Никто не остается в стороне. Все участвуют — кроме первосвященника.
Его Дьявольское Святейшество воздерживается.
Ничто не должно отвлекать его от обязанностей, которые надлежит выполнить. Вот он, подняв руки и перекрикивая стоны, призывает послушников:
— Время пришло, братья и сестры. Аколиты, узрите жертвоприношение.
Тела разъединяются. Руки тянутся к плащам и поправляют на лицах маски.
Первосвященник подходит к бледному Амуну.
— Царь царей, бог богов, мы приносим эту жертву во славу тебя. — Он поднимает левую руку, в которой зажат небольшой остроконечный нож. — Одари нас божественной мудростью.
Первосвященник вонзает острие в макушку Амуновой головы.
— Одари нас прозрением. — Колет Амуна в середину лба.
Из ноздрей купца вырывается последний выдох.
— Ниспошли нам голоса, указующие путь. — Погружает клинок в горло Амуна.
Амун почти не чувствует боли. Сознание меркнет.
— Ниспошли любовь и понимание. — Нож входит между ребер и пронзает сердце.
— Ниспошли удачу и укрепи наш дух. — Из пореза в животе вываливаются внутренности.
— Ниспошли самоублажение, обилие утех и плодородие. — Жрец отрезает Амуну остаток члена.
Перевернув нож острием вверх, он вставляет его между ягодиц Амуна.
— И наконец, властитель всех миров, даруй нам спасение, — молит первосвященник. Вонзает нож в плоть жертвы, проводит им от ануса к мошонке и обратно.