Но Джек не может заставить себя просто забыть то, что помнит – как не мог сегодня утром изменить мир усилием воли. Все его усилия изменить историю даже одной песчинки пропали втуне. Что он знает, то знает, но как это доказать – ума не приложит.

– Чеглок! Эй, Чеглок!

Чеглок просыпается на оклик, прозвучавший рядом с палаткой.

– Тихо! – шипит он в ответ. Он видел сон – как всегда, про бой, но от внезапного пробуждения подробности рассыпались, осталось только ощущение потери, будто какая-то вещь неимоверной красоты или ценности проскользнула между пальцами. – Уже выхожу.

Он садится в темноте, движением плеч оправляя крылья, пытаясь не разбудить спящих соседей. Но поздно: мягкое белое сияние люмена с тихим треском заполняет соединенные палатки, как пойманная луна.

– Уже твоя смена?

Светло-синие и серебряные оттенки перьев его крыльев плывут по чешуе лица Моряны подобно дыму, а она, приподнявшись на локте, держит в руке сияющий стебель люмена и смотрит бездонными черными глазами.

Чеглок кивает, зевая, и сворачивает крылья. Ему трудно поверить, что когда-то эти глаза его пугали – всего две с небольшим недели назад, перед выходом пентады из Мутатис-Мутандис и ухода в Пустыню.

– Долг зовет, – отвечает он. – Ну, или Полярис, что то же самое.

– Возвращайся быстрее.

Она прижимается к нему, одеяло сваливается, обнажая выпуклость грудей, где лениво клубятся водоворотом цвета заката. Они встречаются губами, и Чеглок чувствует, как шевелится у него гребень. Да и не только гребень.

– Вы это бросьте, – раздается голос Полярис за палаткой.

– Ладно, не рви на груди рубаху, – отвечает он, выпуская Моряну.

– Свою надень, да и штаны тоже, и тащи все это сюда, – говорит она. – Моя смена закончилась в полночь, а уже десять минут первого.

– Иди лучше, – говорит Моряна.

– Достала она меня своим поведением, – бурчит Чеглок, выползая из спальника и одеваясь в тесноте палатки. – Держится, как будто она из… ну, с факультета какого-нибудь.

– А я слышу! – Голова Полярис возникает из-под полога палатки. – Будь я на самом деле оттуда, тебе бы эти разговоры даром не прошли!

– Шанс тебя разрази, Пол, чего ты делаешь? Тут и так тесно, а еще ты влезаешь.

Чеглок натягивает штаны, не заботясь скрыть наготу. Сейчас между ними осталось уже мало секретов – по крайней мере телесных. Тем более Полярис на него не смотрит.

– Как только ты выйдешь, станет свободнее, – говорит она, не отрывая жадных глаз от Моряны, которая даже не пытается прикрыть грудь, ставшую льдисто-синей. Чернильные глаза руслы отвечают на взгляд тельпицы, как всегда, индифферентно, даже будто не моргая… хотя Чеглок знает: это иллюзия, у Моряны есть мигательная мембрана, как у него, только она почти невидима на фоне черной бездны глаз.

– Я буду рада составить тебе компанию, когда он уйдет, Моряна, – предлагает Полярис.

– Помечтай, Пол.

Полярис недовольно кривится и чешет рукой ежик волос.

– Это неправильно, что вы с ним так друг за друга держитесь. В пентаде полагается делиться, и делиться поровну. А вы меня отшиваете. И остальных тоже.

– Мы имеем право быть друг с другом, если нам хочется, – говорит Моряна, так и не прикрывшись. – Ничего незаконного тут нет.

Полярис качает головой:

– А я и не говорю, что есть. Просто это неправильно – такая вот исключительность. Так себя ведут нормалы.

– Ну, это уже лишнее, Пол, – говорит Чеглок и выталкивает ее из палатки ударом воздуха. Что хорошо в Пустыне, так это отсутствие псионической глушилки.

– Зря ты, – говорит Моряна. – Не то чтобы она не заслужила, но она на тебе отыграется так или иначе. Это она всегда.

– Знаю… Но она так меня достает…

Он хмурится, вспомнив, как безумный тельп в многогранном городе – его звали Мицар – намекал среди прочих идиотизмов, что они с Полярис станут любовниками. А вместо этого он с Моряной. Лишнее доказательство того, что он и без того знал: старый тельп – шарлатан.

– Она просто ревнует.

Моряна ставит люмен на спальник между ними. Погрузившись наполовину в спутанную ткань, сияющий стебель отбрасывает вверх переплетение теней.

Чеглок надевает на руку часы эйрийской работы и сует свежий люмен в задний карман штанов.

– Знаешь, я ее понимаю. Я бы тоже ревновал. – Он вздыхает. – Не хочется признавать, но она в чем-то права.

Моряна слушает с безмятежным лицом – точно таким же, с каким слушала Полярис. Как всегда, отсутствие эмоций, кроме непроницаемой игры цветов на чешуе, воспламеняет в Чеглоке желание. Такое чувство, что самую глубинную, истинную свою сущность она прячет, будто посол руслов на суше, сохраняет дипломатическую неприкосновенность своего сердца. Он уже какое-то время знает, что влюблен в нее… но любит ли его она? Способна ли она на это чувство?