–  Да. Почтальон, особенно в таком маленьком городке, как этот, все время как бы чувствует пульс жизни. Некоторым образом он сам и есть этот пульс, переносящий вести от одного жителя к другому. Все они в каком-то смысле зависят от тебя: они видят в твоем появлении важную часть своего дня. Ну, а сама почта - это своего рода общественный центр.

–  И ты никогда не бываешь разочарована?

–  Разочарована?

–  Не используя свой французский. Раз ты специализировалась в нем, то, должно быть, собиралась пользоваться им.

Джин тщательно срезала кусок утки с кости и стала неторопливо жевать его.

–  Как вкусно! Хочешь попробовать?
– Он кивнул, и, отрезав еще кусочек, она угостила его.
– А я им пользуюсь.

От такого простого дружеского жеста у Майкла перехватило дыхание. Он даже на секунду забыл, о чем спрашивал.

–  Используешь… свой французский?
– наконец вспомнил он.

–  Конечно. Я выписываю книги на французском, хожу на французские фильмы. И когда путешествую, конечно… Вкусно, правда?

Но он не мог так быстро переключаться.

–  Отлично!

–  А как твоя телятина?

–  Неплохо. Вот попробуй.
– Ее губы были такими пухлыми, влажными. Затаив дыхание, он застыл.

–  Замечательно! Похоже, нам обоим повезло. Или, может, здесь все так хорошо готовят. Удивительно, правда? В таком захолустье - хороший ресторанчик.

–  Удивительно, - подтвердил он, радуясь, что она так разговорилась, и надеясь на большее.
– Такое впечатление, что тебе всюду нравится, но почему же ты уходишь отовсюду? Почему не задерживаешься нигде?

Джин задумалась, и глаза ее подернулись каким-то

облачком.

–  Не знаю… Но, наверное, как и ты, я интуитивно стремилась обрести где-нибудь тихую и спокойную жизнь…

–  Ты говоришь так, словно уже собралась на пенсию. А как ты попала в Мантео?

–  Почти так же, как ты. Он мне понравился. И я нашла себе хорошее жилье.

–  Прежде чем устроилась на работу?

–  А мне подошла бы любая. Я могла бы получать удовольствие, даже продавая косметику в местном магазине. Случайно я узнала, что прежний почтальон уходит, и устроилась туда.

–  И собираешься остаться?

–  По крайней мере, пока.
– Она никогда не заглядывала слишком далеко.

–  Я рад.

И она была рада. Ей было легко и спокойно в обществе Майкла. Даже их разговор за десертом, менее личный и касающийся главным образом местных политиков, был каким-то дружески-интимным.

Возвращались они в прекрасном настроении.

–  Этот ужин заслуживает чашки моего фирменного кофе, - пригласила Джин, открывая дверь.
– Можешь посмотреть коллекцию дисков и найти что-нибудь, что тебе хотелось бы послушать.

Чего ему действительно хотелось бы, так это обнять ее и поцеловать. Он был уверен, что она страстная женщина. Ведь ей было уже двадцать семь, и она наверняка имела любовный опыт, хотя в своих рассказах ни разу не упоминала мужчин. Он понимал, что Джин достаточно тактична, чтобы не говорить с ним о других. Но, конечно, за столько-то лет кто-то пытался заявить на нее свои права.

Ее коллекция записей была богатая и хорошо подобрана. Майкл выбрал концерт для скрипки Дворжака, который слушал когда-то. Он пытался припомнить, с кем он был на этом концерте, но не смог. С Розин или… может, с Лилиан?… Тот факт, что он не мог это вспомнить, говорил сам за себя. А то, что было у него с Вирджинией, он едва ли забудет когда-то. Тут совершенно другое…

–  Ну вот, готово. Я надеюсь, ты не потребуешь сливки. У меня есть только молоко.

–  Еще лучше черный.

Она выпрямилась, широко улыбаясь:

–  Удивительно, но наши вкусы сходятся.

–  Совершенно верно, - сказал он с нажимом, хотя чувствовал, что двойной смысл его слов мог и ускользнуть от нее. Он вдруг вспомнил, как Джин смутилась, когда он коснулся ее лица в тот день у себя дома. Неужели это было только вчера? И вот он уже у нее дома.

Взяв чашку с кофе, которую она протянула ему, он устроился с одного края большого кресла, или, скорее, маленького диванчика, а она, скинув туфли и подогнув под себя одну ногу, уселась рядом с ним. Ее колено почти касалось его бедра. О Боже, подумал он, почему она не убирает его?

–  Джин, а почему ты не замужем?
– неожиданно для себя спросил он.

–  А с чего вдруг такой вопрос?

–  Ну как же, - сказал он более мягко.
– Тебе двадцать семь, и ты красивая, живая, талантливая…

–  Ты хочешь сказать, что я разношу почту талантливо?…

–  Ты смеешься надо мной, а я серьезно.

–  Когда ты серьезен, у тебя появляется небольшая морщинка между глаз.
– На какое-то мгновение она коснулась его лба.
– И это делает тебя старше.

–  Я и есть старше. Так почему все-таки?