Публика заволновалась и пришла в движение. Все хотели подойти к фонтану поближе.

– Господа и дамы, сей великолепный одеколон – новое изобретение господина Брокара! – отрекомендовал зазывала.

– Можно ближе подойти?

– А зачерпнуть можно?

Зазывала посмотрел на балкон. Осанистый, пожилой, чернобородый господин в английском смокинге и в белоснежной рубашке медленно кивнул. Зазывала широко улыбнулся и прокричал, обращаясь к толпе и перекрывая гул голосов:

– Господа и дамы, прошу вашего внимания! Новый аромат господина Брокара называется «Цветочный»! Фонтан приготовлен для вашего удовольствия! Можете использовать его по вашему усмотрению!

– Стало быть, я могу смочить в нем свой платок? – поинтересовалась барышня в белом платье.

– Да хоть шляпку, мадам! – весело ответил ей зазывала.

Дама несмело подошла к фонтану и смочила в струе уголок батистового платочка. Затем зачерпнула несколько капель ладонью и брызнула на свой белоснежный зонтик.

– Господа, а мы-то что? – раздался голос из толпы.

– Все бесплатно!

– Бесплатно, господа!

– Бесплатный одеколон!

– Ай да Брокар!

– Ура Брокару!

Выкрики слились в многоголосый гул, и толпа зевак, едва не подмяв под себя зазывалу (к счастью, бедолага успел отскочить в сторону), бросилась к фонтану. Все смешалось. Один из посетителей, худосочный юноша с русыми тонкими волосиками, зачесанными набок, вдруг скинул пиджак и пихнул его под ароматную струю, прямо через головы обступивших фонтан мужчин и женщин.

– Господа, позвольте! – закричал он затем. – Позвольте мне забрать пиджак!

Кто-то пытался схватить его за плечи, но юноша ловко уворачивался, подбираясь все ближе к фонтану.

– А хитер вьюнош! – закричал розовощекий толстяк, увидев, как юноша достает из фонтана мокрый, пропитанный одеколоном пиджак. – Этак он пару хороших флаконов в карманах унесет. А ну скидай одежду, православные! – Толстяк стянул сюртук и сунул его под ароматный поток.

Народ обступил фонтан и стал пихать под струю пиджаки, шляпки, шали, перчатки, зонтики. Визг, хохот, брызги, выкрики «бесплатно, бесплатно!» заполонили павильон, превратив его в подобие какого-то адского аттракциона.

Генрих Афанасьевич Брокар стоял на балконе, скрестив руки на груди, и наблюдал за беснованиями толпы. Задумчивое лицо его, с суровой складкой над переносицей и вспухшей жилой на лбу, было бледным и слегка одутловатым. Роскошная борода и пушистые усы были так густы, темны и сизы, словно бы их сотворили из грозовых туч. В глубоко посаженных глазах Брокара не отражалась даже искра света.

Рядом с Брокаром стал еще один господин – в великолепном, дорогущем сюртуке; сам невысокий, широкоплечий, вальяжный, с русой ухоженной бородой. Его толстые пальцы были усеяны кольцами и перстнями.

– Бессмысленное копошение, – тихо произнес Брокар по-французски. – Как это грустно.

– Да уж, возятся людишки, – поддакнул по-русски широкоплечий. – Муравейник, не иначе. Сегодня мы их одариваем, а назавтра каждый нам сам монетку понесет. И еще в ноги поклонится, чтоб мы взяли. Вы на старичка того посмотрите! Видите? Уже и портки стягивает! Как там говорит Шарлотта Андреевна?

Русобородый желчно засмеялся. Брокар посмотрел на него тяжелым взглядом и спросил по-русски:

– Откуда в тебе столько высокомерия, Алексей?

– А что ж, разве я не прав? Вы ведь и сами так о людях думаете. Я только у вас учусь.

– Когда это я плохо говорил о людях?

Бурдаков (а это был именно он) усмехнулся:

– А тут и говорить не надобно. Достаточно увидеть, как вы на них смотрите.

– Интересно, – усмехнулся Брокар. – И как же?

– Как Наполеон на пленных турок. Глядите и думаете, что выгоднее – расстрелять или в море утопить? Утопить выгоднее, поскольку на пули тратиться не придется.

– Хочешь сказать, что, думая о людях, я пекусь только о собственной выгоде?

Бурдаков добродушно улыбнулся:

– А как иначе-то? Люди для того и существуют, чтобы удобнее и ловчее их обирать. Али нет?

Брокар вздохнул:

– Ох и черный у тебя язык, Алексей.

– Лучше язык, чем душа, – философски заметил Бурдаков. – А с фонтаном это вы здорово придумали. Я бы ни за что не догадался. – Бурдаков достал из кармана жилетки круглые часы на массивной золотой цепке, откинул крышку, глянул на циферблат и сказал, убирая часы в кармашек: – Вечереет. Скоро темнеть начнет, а Шарлотта Андреевна просили вас сегодня быть пораньше.

Генрих Афанасьевич ничего не ответил. Он продолжал наблюдать за сутолокой внизу, и лицо его делалось все мрачнее и мрачнее.