— Ты что же это делаешь? Ты имеешь ли разрешение от сельсовета на изничтожение этой травы? Цветик мой, разве ты не знаешь, что это добро колхозное? — принялся радеть Спиря за чужое добро. — Я тебя счас сведу в сельсовет.

— Дык, — растерялась Лидка, — ведь тут никто никогда не косил. Кажное лето тутока трава задаром пропадает, а нам Маруську...

— Да я шучу, шучу... Дай-ка я тебе помогу. — Спиря опустил на землю связки веников и взял у Лидки литовку.

Спиря ходил босиком, в излатанных, ветхих штанах, в излатанной же сине-выцветшей сатиновой рубахе. В распахнутом вороте в курчавых волосах ютился маленький крестик, точь-в-точь какой нашел Колька. Спиря стригся редко, а потому был дремуч и страшен — нос перебит, а рот большой, толстогубый.

— Табаку мне завтра принеси к чайной стакашка два, — потребовал Спиря.

— Ладно, — обрадованно согласилась Лидка, потому что он как махнет литовкой, так целое беремя травы. Правда, тминных будылей много, но их можно и выбрать.

— Деда Спиря, а вы мне перенесете траву в огород, а? Я вам табаку-то побольше насыплю...

— Ну, это недолго... Все перенесу, цветик ты мой, это мне даже приятно... В траве-то да под солнушком всегда и всем, поди, было хорошо... Ну-ка, давай сама косни — а я посмотрю, как ты умеешь. — Посмотрел на Лидку ж отобрал литовку. — Вот так, смотри — вот так... Держи ее над землей ровно, иди не спеша... Вот так, вот так, молодец! Ладно, цветик, ты сбегай домой за табачком, а я пока покошу. Да грабли захвати — глядишь, мы с тобой с полвоза-то и накосим... Мать-то дома?

— Нету. На работе.

— А выпить нет ли?

— Не-е, мы не пьем.

— Ну, неси табаку.

— Табак есть, — сказала Лидка и побежала огородом домой, довольная неожиданной помощью.

Принесла Спире узелок табаку и обрадовалась: Спиря выкосил всю низинку, перетаскал траву, свалил за прясло в огород.

Спиря сел на землю, закурил. Помог потом растрясти траву, чтоб просохла, и ушел. А Лидка подняла на плечо литовку и тоже пошла — искать другие полянки. Но поблизости хорошей травы не было, и она принялась обкашивать вересковую яму.

Как из-под земли вырос перед ней Герасим.

— Косишь?

— Кошу.

— Мать-то дома?

— Нету.

— Вот дура баба, говорил же ей... Ты ей скажи, что я вечером загляну.

— Так ее теперь дома-то и не бывает...

— Это еще как — не бывает?

— Замуж собралась она за корюкинского сапожника.

— А ты откуда знаешь? — подался Герасим поближе к Лидке и посмотрел на нее пытливо.

— Свататься приходил. Два мешка щук приволакивал, — врала Лидка.

— Так он что, у вас живет?

— Да нет пока.

Герасим ненадолго задумался, покусал кончик бороды и выругался:

— Ну, Симка, ну, Симка, дождешься ты у меня... Вот ведь дура баба! — Взмахнул единственной рукой, как ветрянка крылом, и пошел по тропинке дальше, к элеватору.

— Так тебе, так тебе и надо, анчихрист бородатый, — ликовала Лидка. «Счас вот я еще чуть-чуть покошу и пойду домой. Мамка небось уж прибежала поесть? Вот я ей и расскажу про Герасима. Пусть порадуется, Пусть порадуется, что Лидка у нее такая догадливая — сена вон запасла немного».

Устав, Лидка только хотела присесть, как ее кто-то спросил:

— Ты что тут делаешь?

Лидка оборотилась — Венька Рыжиков, ее одногодок, сын учительницы, стоит с марлевым сачком на плече — чистенький, аккуратный, в матроске.

— Я-та? Я кошу сено, — нашлась Лидка.

— Ты косишь не сено, а траву. Сено — это зимой, когда сухое.

— Ну да, и сейчас оно сено.

— Нет — трава.

— А что у тебя в коробках? — спросила Лидка.

— Это в школьный музей... Насекомые...

— Покажи...

— Ну да — раздавишь.

— Не-е... Зато я тебе отдам бабочек... Если только в школу.

— В школу, — подтвердил Венька. — Я тоже буду учителем.

— Ну и будь — мне-то что...

— На, смотри, — нехотя разрешил Венька.

В коробках, разгороженных картонками на клеточки, в вате лежали мушки, жучки.

— Я тебе сейчас бабочек принесу, — сказала Лидка.