Саймон снова завозился на кровати, пока ему не удалось принять почти сидячее положение. Он чувствовал, как натянулись ремни на груди, больно сжимая ребра.

— Вам не следовало курить, Тамара.

Та рассмеялась, не скрывая удивления:

— Знаю, знаю, курить вредно. Послушайте, скажите наконец, что вы хотели со мной делать.

— Я собирался вас убить, и вы это знали. Для этого вы и пригласили меня сюда.

Тамара пододвинулась поближе, чтобы видеть его лицо. От сигаретного дыма ее глубоко посаженные глаза казались совсем далекими, как будто их прикрыли вуалью. Саймон пришел к выводу, что по мере продвижения на восток его подопечные находятся все ближе и ближе к смертельной грани. Вот и сейчас он приехал вовремя.

— Я просила милосердия. Или по крайней мере мне так казалось. Что за гадость в вашей сумке?

— Лекарства.

— С каких пор в меры по исцелению входит рукопашный бой? — Тамара надсадно закашляла.

— Освободите меня, Тамара.

— Мне казалось, это ваша работа.

— Тамара, я прошу вас!

— На вас нет трусов, — сообщила она. — У вас торчит катетер. Не хочу, чтобы вы мочились в мою кровать из ротанга.

Саймон снова лег на спину, чтобы снять напряжение с поясницы, и опять посмотрел на трубочки, вставленные в вены. Через одну из них в организм поступала светлая жидкость, а через другую — кровь.

— Кажется, вы сомневаетесь, — произнес Саймон.

Он услышал, как Тамара встала, вышла из комнаты, но вскоре вернулась, поставила сумку Саймона на пол у изголовья кровати и открыла.

— Расскажите, что здесь есть, — попросила Тамара. — Это наперстянка?

— Я не заслужил подобного обращения ни одним своим поступком.

— Так это точно наперстянка?

— Да, для моего сердца.

— И не только вашего, полагаю. Это ж бомба замедленного действия! — Она бросила пузырек обратно в сумку, и тот, обо что-то ударившись, жалобно звякнул. Тамара вынула другую склянку, на этот раз с порошком. — А это еще что?

Саймон повернулся, чтобы получше разглядеть.

— Гриб.

— Грибочек? Интересно, для чего?

— Он усыпляет и обезболивает.

— Сколько ж надо такого порошка, чтобы убить человека?

— Совсем немного. Послушайте…

— Нет, это ты меня послушай, чертов извращенец! — Она подняла саквояж и швырнула в угол подвала. Саймон услышал, как в сумке что-то разбилось. — Я-то думала, ты какой-нибудь шаман! А ты оказался безумным маньяком. Боюсь даже представить, сколько людей попалось на твои…

— Тамара! — перебил ее Саймон громогласным голосом, эхо которого прокатилось по комнате. — Если вы желаете рассуждать о зле, которое якобы я воплощаю, продолжайте в том же духе. Вы ведь понимаете, что я не представляю угрозы в нынешнем состоянии. Коли я приехал, может быть, вы доверитесь мне и позволите помочь?

— Помочь? Да у меня нет ни одной здоровой клетки, все поражено раком! Впрочем, меня и самой уже нет! Я не человек, а огромная ходячая опухоль с лицом! Чем здесь поможешь?

— Нельзя убивать людей, даже если заранее получаешь их согласие, — сказал Саймон. — Ведь убийство — это тяжкое преступление. А следовательно, я совершаю преступления, и потому лучше скрывать свои цели. Я приношу безболезненную смерть во имя великой цели, Тамара, а потом, если считаю нужным, делаю так, чтобы никто не узнал правды. Я не оставляю следов, исполняю только то, что задумал, и то, о чем вы просите сами.

Она горько рассмеялась:

— Вы со всеми жертвами проводите душеспасительные беседы?

— Никто меня об этом еще не просил. А вы, став невольным свидетелем моей слабости, почему-то решили, что я могу вас оскорбить. Вы меня сами пригласили, Тамара. Пригласили для того, чтобы приобщиться к великой цели. Почему же вас удивляет выбор моих инструментов? Либо вы присоединяетесь к нам, либо нет! Только, что бы ни предпочли вы, все равно умрете, а я предлагаю выбор!

— Выбор смерти.

— Нет, нечто совсем другое! Осмысленный выбор!

На минуту Тамара замолчала, а Саймон лежал и сосредоточенно смотрел на потолок. Ему очень хотелось выдернуть все иглы из рук, но в первую очередь необходимо вернуть доверие женщины. Заменить ее некем. Осталась только она, а после нее Карл Смоутс в Тринити-Бей, а там и конец долгому пути.

— Давайте я сама все расскажу, — вымолвила наконец Тамара. — Вы приезжаете в дома, предлагаете людям безболезненную эвтаназию, а потом измываетесь над мертвыми телами. Так?

— Иногда, — признался он. — Я бы не сдержал обещания, данного всем страждущим, если меня в чем-то заподозрят или поймают на лжи. Разве это лучше?

Тамара на минуту задумалась. Саймон видел, что злость и неверие возвращают ее к тому состоянию, в котором она впервые к нему обратилась. Тамара снова принадлежит ему!