Быть может, с его стороны это эгоизм, — но Тэйлон радовался ее обществу. Особенно в былые времена, до изобретения технологий, которые позволяют Темным Охотникам общаться друг с другом, оставаясь в разных концах света.

В то время он жил в тягостном одиночестве. Братья-Охотники были далеко, а к смертным, опасаясь своего проклятия, он не осмеливался обратиться ни за утешением, ни за дружбой.

Единственное утешение приносили ему нечастые посещения сестры.

Однако всякий раз, видя Сиару, Тейлон с горечью вспоминал о том, как навлек на нее с мерть.Как не сумел ее спасти. Не будь он так им трижды проклятым болваном, она прожила бы долгую счастливую жизнь, которую заслужила. Жизнь, полную радости. У нее были бы любовь, семья...

Но ее убили — убили подло и жестоко, мстя за его, Тейлона, опрометчивость и глупость.

Первая их встреча — вскоре после смерти — потрясла Тейлона. Он считал, что заслужил ненависть, даже презрение сестры, но Сиара ни в чем его не винила.

Ни слова упрека. Лишь сострадание и любовь.

«Я обещала, что никогда не оставлю тебя, brathair .И сдержу обещание. Я всегда буду рядом».

Многие сотни лет лишь Сиара давала ему силы жить и действовать. Ее дружба, ее любовь — вот все, что имело для него значение.

Сиара коснулась синяка на его правом бедре. Тейлон, разумеется, не чувствовал прикосновения призрака — лишь легкий холодок, от которого по коже побежали мурашки.

— Больно?

— Да нет. Все нормально.

— Не обманывай меня, Спейрр, — улыбнулась Сиара. Она называла его кельтским именем, которое он носил при жизни.

Он потянулся к ней, чтобы убрать со лба белокурую прядь, но тут же вспомнил, что не может к ней прикоснуться.

Прикрыв глаза, он снова погрузился в воспоминания.

Клан убил ее — принес в жертву богам — за несколько дней до ее шестнадцатилетия.

«Пусть эта дева станет искупительной жертвой! Пусть ее кровь смоет прегрешения нашего вождя и отведет от нас гнев богов...»

Тейлон стиснул зубы: вновь нахлынули горечь, запоздалый гнев и чувство вины. Да, Сиара погибла по его вине! Это он убил ее — так же верно, как если бы сам вонзил в нее нож...

Усилием воли Тейлон отогнал эти бесполезные мысли и вернулся к обычному ледяному бесстрастию.

«Я больше не человек. У меня больше нет прошлого» . Мантра Ашерона, всплывшая в памяти, помогла подавить сожаления о былом.

У него нет прошлого — только настоящее и будущее.Человеческая жизнь осталась далеко позади, в туманной мгле. Он — Темный Охотник. Единственный смысл его жизни — выслеживать и уничтожать зло, грозящее невинным людям, не ведающим, что подстерегает их во ть ме.

— Ладно, не буду притворяться. Нога болит, хотяи не сильно.

В отличие от сердца.

Она покачала головой:

— Спейрр, это место для тебя опасно. Слишк оммного света. Мне не нравится, что ты здесь.

— Знаю. Уйду отсюда, как только смогу.

— Хорошо. Тогда я тебя покину. Позови меня, если тебе понадоблюсь.

Призрачная дева растаяла в воздухе; Тейлон снова остался один.

Взгляд его скользнул к стойке, за которой сидела Саншайн и что-то рисовала в блокноте, когда он вышел из душа. Тейлон нахмурился, увидев, что с рисунка на него смотрит его собственное лицо.

Взяв в руки блокнот, он невольно поразился тому, насколько верно передан его облик.

И дело не только во внешнем сходстве. У Саншайн настоящий талант: несколькими штрихами она сумела создать настоящий портрет, полный чувства и жизни. Никогда Тейлон не видел ничего подобного.

Жаль, что рисунок придется уничтожить.

Он вырвал листок из блокнота и взглядом обратил его в пепел. Собственные изображения — в любой форме, на любом материале — для Темных Охотников под запретом. Появление портретов или фотографий позволит людям догадаться об их бессмертии, — а значит, приведет к ненужным вопросам и осложнениям.

Что ж, будем надеяться, что Саншайн не станет повторять попытку после его ухода. Оглядевшись кругом, Тейлон впервые обратил внимание на то, что весь чердак заполнен картинами, рисунками, керамикой и другими произведениями искусства. Пол, длинный стол для рисования, три мольберта — все вокруг уставлено незаконченными работами.

Тейлон подошел рассмотреть их поближе — и, переходя от одной картины к другой, совершенно забыл о времени. Саншайн предпочитала яркие, праздничные краски и легкие, нежные мазки. Такие же, как она сама.