Каждый раз, когда Ада входила в комнату, Лиля удивлялась, будто впервые ее видела: какое лицо, Боже ты мой, какое лицо!

Даже было немного больно смотреть. Вернее – чувствовать.

А мужчины, наверное, вообще сходят с ума.

Да, как выяснилось, сходят и сходили. Но счастья Аде это не принесло: она до сих пор одна.

– Рано вам говорить «до сих пор», – сказала Лиля с интонацией старшей сестры или подруги – тоже старшей.

– Лиля, мне сорок семь, – сказала Ада с усмешкой.

– Ничего себе!

– Наследственность. Папе за семьдесят, выглядит на пятьдесят, а блудит, как тридцатилетний. Бандану носит, джинсы, фигура отличная, при этом и курит, и пьет, да еще как пьет!

– А расскажите вообще о себе, – попросила Лиля. – Я с собой в могилу унесу, можете всю правду.

– Да и нечего особо скрывать. Замужем не была, два раза были длительные отношения – семь лет и одиннадцать. Оба мужчины были женаты, оба собирались разводиться. Один так и остался с женой, второй развелся и женился на своей студентке. Всё. Остальное – работа.

Говорили они также о людях вообще, о жизни вообще и даже о болезнях – Ада оживлялась, рассказала множество интересных с медицинской точки зрения случаев, было видно, что в этом ее настоящая жизнь.

А несколько дней назад Ады не было в клинике. Она же не круглосуточно здесь работает, есть выходные, есть, наверно, какие-то отгулы за дежурства. В этот день Лиля чувствовала себя плохо, капризничала, что-то невежливое сказала сиделке, та обиделась – Лиля дополнительно мучилась и из-за этого, потом попросила у сиделки прощения.

На другой день Лиля ждала Аду с таким нетерпением, какого за собой не знала, не помнила.

И она появилась.

У Лили закружилась голова, она почувствовала удар в сердце – и заплакала.

– Ты что? – подсела к ней Ада.

– Так… Легкая депрессия.

Лиля не хотела говорить правду, она знала, что нельзя пугать людей излишней привязанностью – слишком они дорожат своей свободой.

– Ерунда, – сказала Ада и прикоснулась к ее плечу.

Лиля своими слабыми руками, которые она подчас не могла приподнять, взяла ее руку, поднесла к губам, поцеловала.

– Нервы, Лиля, – сказала Ада. – Это нервы.

Пусть будет так, подумала Лиля. Пусть нервы, лишь бы не спугнуть. Скажу, что любовь, – не поймет.

А это оно и было – первая в жизни Лили любовь. Вне пола, вне секса, вне телесности и без страсти, хотя любила она Аду все-таки как женщину. Хотела ее видеть, скучала.

Как просто и как замечательно, думала она. Это любовь и есть – хотеть видеть, скучать, радоваться, когда приходит. Она и Даше радуется, и Коле, но не так. Аде она радуется именно любовно, наполняясь счастьем с ее появлением. А она, умница, может, даже и догадывается, но – ни словом, ни намеком.

Было так неожиданно и хорошо, так ново, что Лиле хотелось поделиться. И она сказала Даше в очередной ее приход:

– Видела мою лечащую врачиху?

– Нет, а что?

– Влюбиться можно, какая женщина. Я уже влюбилась.

– Надо же, как тут лечат! – сказала Даша. – Ты только не изнасилуй ее. Ты с женщинами спала вообще?

– Никогда, а ты?

– Не интересуюсь.

Лиле очень хотелось показать Аду Даше (как бы похвастаться), но до вечернего посещения слишком долго ждать, а утром посетителей не пускают. То есть Ада разрешит, если она попросит, но может о чем-то догадаться.

Ничего не надо делать, говорила себе Лиля. Не признаваться, не откровенничать. Радоваться тому, что есть, я ведь ничего от нее не хочу.

Она и впрямь от Ады ничего не хотела, кроме одного – видеть.

А еще Лиля стала мечтать, хотя давно, казалось бы, бросила это занятие. Она мечтала, что опять каким-то образом купит домик на окраине или даже в селе. Маленький домик с деревянным крыльцом. И Ада будет жить там с ней. И вечером они будут сидеть на крыльце, две старушки, и с блаженной необязательностью говорить о жизни.

Вот, оказывается, чего хотела Лиля всю жизнь, не зная об этом. Состариться и остаться наедине с любимым человеком. Только Бог не давал ей любимого человека, да и старости не хочет давать. Может, теперь смилуется?

Еще только без десяти девять.

Надо опять проверить чувство времени.

Лиля закрыла глаза, стала считать секунды.

– Раз, два, три… Пятнадцать… Тридцать… Шестьдесят.

Открыла глаза – стрелка перешла вертикаль и склонилась к пяти секундам. Шестьдесят пять.