Еще я часто, очень часто спрашивал себя — зачем меня все-таки родила на свет мама? Она ведь знала, что ее срок подходит через восемь лет и я остаюсь один на всем свете. Почему она так сделала? Понимала ли, на какую жизнь обрекает меня? Представляла ли, каково это — быть нелегалом? Или она думала, как полагают некоторые наивные люди, что это невероятно здорово — жить без ограничения срока?

Не скажу, что я копил обиду на судьбу или на маму — ничего ведь не изменишь. Копить не копил, но все равно считал, что мир устроен несправедливо.

Так что, какой бы заразой не была судьба, она компенсировала мне, и я считаю — с лихвой — все, когда подарила мне семью. Настоящую, о которой я даже и не мечтал. Собственно, я и мечтать то не умел — до недавнего времени.

— Он что — и правда все два часа трепаться собирается? — удивленно протянул ассистент.

— Похоже, — ответил режиссер. Кажется, он дремал, и лишь вопрос ассистента разбудил его.

— Давайте я пошлю к нему кого-нибудь. Да хоть тех же девочек — вон у нас какая группа наготове стоит. На выбор — любого возраста и внешности.

— Девочек? — с сомнением спросил режиссер. — Что-то не думаю я, что его это проймет. Ты только погляди на его серьезную рожу.

— Может, попробуем? А иначе установим рекордно низкий рейтинг. Как, кстати, он у нас? — ассистент вызвал голографическую проекцию экрана.

— Хм, — хмыкнул он, — как ни странно, рейтинг еще не нулевой. Полагаю, остались самые стойкие зрители. Наверное, просто считают, что это — затянувшееся вступление, ждут, что оно скоро закончится, и начнется что-нибудь эдакое…

— Ясно, — вздохнул режиссер. Кажется, он уже смирился, и решил больше не переживать по поводу рейтингов. — Давай рекламный блок.

…После свалки эта работа казалась мне праздником. В тепле, в чистоте. Я и представить не мог, что так бывает.

Меня искренне забавляла озабоченность Астры. Она считала, что мыть по ночам полы в супермаркетах слишком тяжело. Даже как-то предложила мне бросить, подождать, пока не появится что-то получше.

— Не брошу я. Что, на шее, что ли, у вас сидеть буду? Мне такая работа не в тягость. Ты не представляешь, где мне только не приходилось вкалывать. И потом, для нелегала получше вряд ли что найдется, — говорил я ей.

Она вздыхала и не отвечала. А мне было чудно — отродясь меня никто не жалел. Я и не догадывался, как это, оказывается, приятно.

В доме работали все, кроме Павла Семеновича. Оно и понятно — ему на улицу нельзя было высовываться. Стоит кому его только увидеть, и сразу станет ясно, что он — нелегал. А охотники за дармовыми деньгами всегда найдутся — пусть и немного утилизация платит за такую информацию, но все равно достаточно, чтобы соблазнить приличное количество людей.

Игорь был водителем грузовика, хотя Астра рассказывала, что он отучился на инженера. Он выбрал очень перспективную специализацию — что-то там с космической аппаратурой связанное. Но у нашей страны, как всегда, не хватало финансов на такие исследования, потому и рабочих мест не нашлось. Слышал я, что изыщи государство средства лет двадцать назад, нам бы перепал жирный кусок Луны с залежами сырья, и жили бы мы себе припеваючи. Или, на худой конец, окажись Игорь в другой стране — он получал бы огромные деньги. А вместо этого он целыми днями разъезжал по стройкам, развозил песок, кирпичи и аппаратуру, забирал мусор.

Астра работала бухгалтером в небольшой конторе. Я про ВУЗы, само собой, мало что знаю, но, кажется, она окончила какую-то очень серьезную финансовую академию и, насколько я понял, бухгалтер — тоже далеко не лучший вариант для специалиста вроде нее. Когда я ее об этом спросил, она только улыбнулась и ответила, что не все так плохо — некоторые ее бывшие однокурсники вообще работают продавцами.

Тетя Света раньше была учительницей начальных классов в школе, но когда сошлась с дядей Колей, то бросила работу и устроилась нянечкой в детский сад. Не от хорошей жизни, понятно, а чтоб замести следы — чтоб никто из ее прежних знакомых не узнал о ее связи с нелегалом. Я долго удивлялся, как она решилась на такой риск. А потом понял. У нее никого на свете нет. Ни родителей, ни мужа, ни детей. А ведь одиночество — это очень страшно. И когда находится вдруг родная душа, такой человек с радостью принесет любую жертву, чтоб наконец-то наполнить радостью и теплом пустые бессмысленные дни. Пусть даже и под угрозой жизни. Пусть и всего лишь на время.

Наташка, дядя Колиной дочка — тоже без жизнекарты, и тоже работает. Тетя Света, правда, очень не хотела, чтоб девочка на тяжелой работе убивалась. Она к Наташке вообще как к дочери относилась — заботилась, помогала, учила. Я старался как можно чаще приходить на тети Светины уроки — уж очень мне интересно было. Но выходило не всегда — я ведь на работу уходил по вечерам, а Наташка как раз в это время только возвращалась. Тетя Света пристроила ее смотреть за детьми в одну многодетную семью. Те не бедствовали, но и не сказать, чтоб богато жили. Оба целыми днями работали. Детей оставить не на кого; садик сразу на шестерых детей — слишком дорого, услуги профессиональной няни — и подавно. Наташка их вполне устраивала, а то, что она нелегал, им даже и лучше. Во-первых, платить можно в три раза меньше. А во-вторых, она очень серьезная и ответственная, хоть ей всего тринадцать. Дети-нелегалы взрослеют куда быстрее своих благополучных сверстников. Не от хорошей, понятно, жизни. Так что Наташка в жизни повидала побольше, чем иные тридцатилетние.

Что до дяди Коли, Санька, а потом и меня — нам крупно повезло. С точки зрения нелегалов, конечно. Какой-то предприимчивый малый в свое время смекнул, как нас можно с выгодой использовать. Заключил контракт на уборку нескольких сетей магазинов, нанял своих приятелей уборщиками — на бумаге. А вместо них работали мы — нелегалы. Зарплату начисляли его друзьям, а те делились третью с ним и третью с нами. Хозяина это устраивало — ему-то все равно, лишь бы деньги шли. Работников его — тоже; они получали зарплату ни за что. Ну а у нас не было выбора. Мы и так пристроились получше многих товарищей по несчастью.