Это меня успокоило: приятно было сознавать, что я — не единственный «заяц». Когда вся компания вошла в вагон, билет был возвращен моей жене с благодарностью. Организатор этой посадки опять забрался ко мне наверх. Угнездившись на верхотурьи, он повернулся ко мне и заговорил:

— Далеко едешь?

— В Ейск. А ты?

— Да я не так-то уж и далеко… А пешком тоже не дойдешь.

Куда он ехал, я так и не узнал. А впрочем — на что мне это знать?

— Курить будешь? — спросил он меня после некоторого молчания.

— Можно будет закурить, — ответил я, ощупью принимая от него кисет с табаком и кусок газетной бумаги.

Я оторвал себе кусочек и принялся крутить цыгарку. Практики в этом деле у меня было мало, а в темноте было еще труднее орудовать с махоркой и газетной бумагой. Когда я зажег спичку, чтобы зажечь свою безобразную самокрутку, я увидел, что у моего соседа блестели на груди несколько медалей. Он был еще довольно молод. Мы прикурили.

— С какого года будешь? — снова заговорил он.

— С двадцать третьего. А ты наверняка мало что старше меня…

— Ага, не на много. Ты что — уже демобилизованный?

— Нет, вообще не служил.

— Счастливец ты, — заметил он, и замолчал, как будто задумавшись.

Мне такие разговоры были крайне неприятны. Мне неохота была, да и надоело объяснять каждому встречному-поперечному, кто я такой и откуда взялся. Чаще всего я в таких случаях придумывал что-нибудь несложное.

— А я, — продолжал мой спутник, — освобожден после ранения, да… Вот, вернулся домой, а что тут делается — того и сам черт не разберет. Чуть свою шкуру не оставил на фронте, ну, и вот, стало быть — благодарность. Правительство! — он длинно и замысловато выругался. Потом немного помолчав, тяжело вздохнул и продолжал:

— Пенсию дают такую, что свободно можно сдохнуть. Да еще говорят: молчи, заткнись… Это — как понимать? «Заткнись»… Только ихнего и разговору.

Он еще раз крепко выругался, заплевал окурок и сунул его в вентилятор.

Я все молчал. Мне нечего было ему отвечать и я не хотел вмешиваться в такого рода разговор, ибо давно уже понял, что здесь надо уметь держать язык за зубами.

Посидев еще немного, демобилизованный солдат стал понемногу отодвигаться в самый конец полки, а отодвинувшись, сказал:

— Растягивайся, брат, спи. Тебе ехать целую ночь, а я скоро вылажу.

Я последовал совету парня. Поезд все еще стоял. Сердце у меня шибко билось. Что, если до отхода поезда будет проверка билетов? Тогда — скверно…

Тут в вагон втиснулась проводница и, стараясь перекричать общий шум, осведомилась, все ли провожающие вышли. Несколько голосов крикнули, что все и что вообще провожающих вовсе не было. Проводницу такой ответ не удивил, в средину вагона она не дошла, а тусклый свет ее фонаря освещал небольшое пространство.

Вскоре послышался свисток, поезд тронулся и я перекрестился, благо никто не видел. За время пребывания на советской земле я не помню, чтобы кто-нибудь осенял себя крестным знамением.

Я не заметил, как уснул под мерное сотрясение моей полки. Когда я проснулся, было уже довольно светло. Свесив голову вниз, я заметил, что вторая полка уже опущена, и моя жена с ребенком сидит в уголку. Она поднялась и тихонько сказала мне, что я могу сойти сверху и что теперь опасаться нечего, так как проводница, конечно, не в состоянии вспомнить всех, кто в Краснодаре сел в вагон. Я спрыгнул и, так как поезд подходил к какой-то станции, начал пробираться к выходу, не забыв положить в карман наш единственный билет. На вокзальном базарчике я купил пару пирожков и возвратился в вагон. Завтракая, я рассматривал пассажиров. Это были главным образом колхозники, которые везли с собой мешки со своим деревенским товаром, чтобы продать его в городе на рынке. Выглядели крестьяне так же бедно, как и все, которых мне до сих пор довелось встретить в России.

Наша поездка подходила к концу. Уже ярко светило солнце. Вся природа выглядела так мирно, что если бы не убогие фигуры пассажиров, то можно было бы подумать, что все люди живут хорошо и счастливо. Безпредельные поля, сливающиеся на далеком горизонте с краем неба в легкой лиловатой дымке, простирались по обе стороны поезда.

В вагон вошла проводница и громко возвестила:

— Граждане, приготовьте билеты на проверку!

У меня перехватило дыхание. По французским порядкам за проезд без билета полагался большой штраф. Как же будет здесь? Жена, побледневшая, взглянула на меня и тихонько спросила, как я собираюсь поступить. Я ей ответил, что скажу все так, как было на самом деле, и пусть будет что будет.

В вагон вошел контролер. Я заметил, что билеты были у каждого. Те, которые в Краснодаре сели без билета, уже давно вышли на промежуточных станциях. Стало быть, я все-таки — единственный «заяц», и это очень неприятно.

Вот уже контролер в нашем отделении. Сидящие напротив нас женщины протягивают свои билеты, контролер проверяет и возвращает их. Очередь за нами. Жена подает свой билет. Молча, контролер проверяет его и отдает обратно. Его рука протягивается ко мне. Что я могу сделать? Контролер прерывает свое молчание: