Если в ресторане тебя просили немного подождать, то делали это уважительно, без нажима, никаких «местов нет!» и «куда прешь?!». И вот входишь в любимый зале высоким витражом над сценой, где сам Аполлон летит на тройке по розовым облакам, кругом — мрамор, яркие люстры, старая зеленоватая бронза, огромные китайские вазы. Ножи, вилки, икорницы и вазочки для жюльенов из тяжелого светлого мельхиора, рюмки и фужеры из хрусталя. Говорю абсолютно серьезно: окунуться в эту атмосферу, почувствовать себя здесь уважаемым и желанным — не было лучшего воспитания для нас.

На сцене под Аполлоном царствовал красавец с пышными усами — руководитель оркестра Саня Колпашников, всеобщий друг и любимец. Играли музыканты зажигательно, и кто только из городских знаменитостей не плясал под их дудку!

Вспоминаю праздник своего первого гонорара в ресторане «Европейской». Гонорар тот был — как сейчас помню, — сорок рублей за короткий детский рассказ. Что сейчас позволишь себе на эту сумму? А тогда удалось снять отдельный кабинет, ложу, нависающую над залом, туда вела отдельная узкая деревянная лестница. Приглашены были друзья — писатель Андрей Битов, физик Миша Петров — впоследствии знаменитый ученый, дважды лауреат Гос-премии, — и пять красавиц-манекенщиц из дома моделей. Мысли о том, что сорока рублей может не хватить, даже не возникало. Их хватило вполне и даже с лишком.

— Раскиньте же нам, услужающий, самобранную скатерть как можно щедрее — вы мои королевские замашки знаете! — этой фразой из любимого нами Бунина мы обычно предваряли наш заказ, и официанты нас понимали. Какая жизнь была в этом ресторане когда-то, и неужели мы ударим в грязь лицом перед великими, что пировали до нас?! На столике появилась горбуша с лимоном, обезглавленные, слегка хрустящие маринованные миноги, лобио из розовой, в мелких точках фасоли, размешанной с молотым грецким орехом… ну — бутылочек восемь гурджаани…

— Бастурму попозже? — понимающе промурлыкал официант.

— М-м-м-да!

Насытившись и слегка захмелев, мы благожелательно осматривали зал. Красавицы наши, измученные модельным аскетизмом, слегка ожили, на их впалых щечках заиграл румянец.

— Хересу! Бочку хересу! — крикнул я официанту, и бочка приплыла. Погас свет, во тьме заходил лучистый прожектор. И со сцены ударила песня — «Вива Испания» — самая удалая, самая популярная в том сезоне, и все, вскочив с мест, выстроились и запрыгали цепочкой, вместе с Колпашниковым, выкрикивая в упоении: «Вива Испания!» Не знаю, были ли в зале испанцы — вполне хватало нас. В те славные годы иностранцы еще не повышибали нас из всех кабаков, как это случилось в семидесятые. Так что — «Вива Испания!».

Мы еще не отдышались, как рядом появился гардеробщик Иван Палыч.

— Там вашего писателя вяжут! — дружески сообщил он.

Мы кинулись вниз по знаменитой лестнице архитектора Лидваля. Андрей Битов был распростерт на мраморном полу. Четыре милиционера прижимали его конечности. Голова же его была свободна и изрыгала проклятия.

— Гады! Вы не знаете, кто такой Иван Бунин!

— Знаем, знаем! — приговаривали те.

Доброжелательные очевидцы сообщили подробности. Андрей, сойдя с лестницы, вошел в контакт с витриной, осерчавши, разбил ее и стал кидать в толпу алмазы, оказавшиеся там. Набежали милиционеры, и Андрей вступил, уже не в первый раз, в неравный бой с силами тоталитаризма.

— Небось, Бунин Иван Алексеич не гулял так! — сказал нам интеллигентный начальник отделения, куда вскоре нас привели.

— Ну как же! — воскликнул я. — Вспомните — в девятом томе Иван Алексеевич пишет, что однажды Шаляпин Федор Иваныч на закорках из ресторана его нес.

— Ну тогда другое дело! — воскликнул начальник.

И тут в это невыразительное подвальное помещение вошли, сутулясь и слегка покачиваясь (видимо, от усталости) наши спутницы.

— Вот девушки хорошие у вас! — окончательно подобрел начальник.

И мы вернулись за наш столик. Увидев нас, Саня Колпашников радостно вскинул свой золотой саксофон.

— Моим друзьям-писателям и их очаровательным спутницам!

И грянуло знаменитое «Когда святые маршируют»! Мы снова бросились в пляс. Чем заслужили такое счастье тогда? Наверное, это был аванс, и мы потом постарались его отработать. Вечер этот, можно сказать, оказался важным, «столбовым», одним из тех, что характеризуют то время.

Удивительно, что писатель Аксенов Василий Павлович тоже оказался участником тех событий. В тот самый вечер он тоже находился в ««Европейской», но в ресторане «Крыша», на пятом этаже. Ресторан этот тоже был популярен, но считался попроще. Василий Павлович спускался уже вниз с Асей Пекуровской, женой Довлатова, бывшего тогда в армии… или уже нет? Если он и появился уже в городе, то сильного впечатления это не произвело. А по хладнокровной Асе вообще невозможно было понять — здесь Сергей или нет, и какие у них на этой стадии отношения. Всегда прекрасна, улыбчива, весела — и непроницаема. И вот, спускаясь по знаменитой лестнице, выстроенной гением северного модерна Федором Лидвалем, Ася и Вася заспорили, есть ли в Питере хорошие писатели — или все, подобно Аксенову, уже в Москве?