— Густав! Густав, ядро тебе в задницу! — вопила тонким, разрывающим слух голоском Овечка-Мелисента, попутно отвешивая затрещину тому самому забияке, которого обработал Дастин. — Ну, давай разберемся, паршивец! Кто мне обещал сережки с топазами после штурма Люденшайда? И где десять талеров моей доли? Пропил, негодяй?

— Ты их еще не отработала, — лениво зевал громила, бросая красноречивый взгляд на декольте Овечки. — Герр Дастин, где тут у вас свободная комната с кроватью?

— Ах, не отработала?! — девица уткнула руки в бока и угрожающе взглянула на обидчика. — Кто ко мне всю прошлую ночь подкатывал? Ребенку спать не давал?

— Тоже мне ребеночек, — хмыкнул Густав, явно имея в виду дочку Мелисенты. — Таких детишек во вражеские города запускать на денек надо. Никакой штурм не потребуется, сами сдадутся, лишь бы забрали поскорее.

— Дядя Густав, — наябедничала восседавшая здесь же Ханна, — третьего дня мне под юбку залезал. Своими шершавыми лапами. Вот.

В следующее мгновение голова «дяди Густава» оказалась под ударом прихваченной разъяренной мамашей глиняной пивной кружки. Только осколки полетели. Бородач тихо съехал со скамьи и завалился под стол. Мелисента нагнулась, подоткнула юбки и начала деловито обшаривать карманы поверженного. Дастин, мирно беседовавший с фон Цорном о тактике пехотного боя, послал мне страдальческий взгляд.

— Детка, — я тронул девочку за плечо, — когда взрослые дяди лезут тебе под юбку, надо сразу говорить: «Отвянь, педофил». Ясно?

— Как-как? — заинтересовалась Ханна. Я повторил.

— Ага, спасибо. Запомню.

— Варварство, — повздыхал отец Иоганн, восседавший за соседним столом. — Даже невинных детишек, и то… Эх, времена топоров и мечей! Ей-ей, конец света грядет… Вы, сударь, давно у хозяина помощником?

— Порядочно, — буркнул я в ответ, наблюдая, как Мелисента отправляет в непознанные недра декольте изъятые у Густава невеликие сокровища — два невзрачных колечка, пресловутые сережки и полдесятка золотых монет.

Дело шло к вечеру. Дочка Мелисенты отправилась во двор — поиграть вместе с нашим слонопотамьим пастушком Хансом и Квазимодо (слонопотамчик, превосходивший габаритами самую жирную свинью, с удовольствием возил детей на спине). Пьянющие в дым вояки Черной Своры засыпали прямо за столами, двое поссорились и пошли на улицу выяснять отношения. Фон Цорн разговаривал с потертым святым отцом о чем-то своем. Дастин уныло листал книжку товарища Сталина, пытаясь найти знакомые русские буквы. Я откровенно бездельничал.

— Герр Теодор? — знакомый голос вырвал меня из полудремы. — Ты в тарок играешь?

— Чего? — вскинулся я. Рядом стоял синьор Орландо ди Милано. Если судить по лицу, юнец тоже маялся от скуки. В правой руке знаменосец сжимал изумительно засаленную карточную колоду. — Тарок? Это что такое? Карты?

— Можно называть и так, — Орландо развязно уселся напротив меня и бросил на стол стопку квадратиков из плотной, разлохматившейся по краям бумаги. — Разве никогда не видел? Самая модная игра в нынешние времена. Даже при блистательном парижском дворе играют. В салоне его светлости кардинала де Ришелье тоже…

— Ришелье, — вздохнул я. — И три мушкетера. Ты, часом, такого господина д'Артаньяна не знаешь? Из синей роты?

— Мы по Парижам не гуляли, — отрекся Орландо. — Играть, в общем, будешь? Моя ставка — два талера. Смотри сюда. В тароке есть четыре масти…

Спустя полчаса я просадил тридцать талеров, а Дастин обозвал меня растратчиком, ибо пришлось брать деньги из кассы трактира. Подозреваю, что Орландо жульничал, но поймать студента за руку не удалось.

— Слушай, — я потеребил исключительно довольного собой знаменосца за рукав колета, украшенного бесчисленными прорезями, и решил поиграть в свою игру. Орландо подсчитывал прибыль. — Хочешь, покажу интересную вещицу?

— Попробуй. Посмотрим, — отмахнулся недоросль, но мигом раскрыл рот, когда я выложил на стол импульсную винтовку. Индикаторы панели настройки сверкают разноцветными точками, матово блестит металл… — Ух ты! Это что такое? Похоже на оружие… Мушкет?