– Хватит, Артур. Довольно.

– Увы.

– Пока.

– Чао.

Телефон снова зазвонил. Это была служба ответа. Сообщений оказалось не так много, как я ожидал. Требование декана факультета психологии немедленно позвонить ему, и впрямь пять звонков от Артура, и еще несколько от приятелей, с которыми я не прочь был бы поболтать, но делать этого не собирался, и просьба секретарши Барнея Освальда Келли позвонить мистеру Келли в его апартаменты в «Уолдорфе».

Не было ни одного звонка от друзей Деборы и ни одного от тех людей, которых я считал нашими общими с Деборой друзьями. У меня никогда не было иллюзий насчет того, что друзья Деборы хоть в какой-то степени лояльны по отношению ко мне, но их абсолютное молчание в такой момент углубляло молчание, царящее в моей квартире.

– Глория, – обратился я к операторше, когда она закончила свой отчет,

– сделай мне одолжение. Позвони в «Уолдорф» и назначь мне встречу с мистером Келли. Скажи его секретарше, что я готов встретиться с ним сегодня вечером в половине восьмого. Если это время его устраивает, пожалуйста, перезвони.

– Конечно, мистер Роджек, конечно, я все сделаю… И знаете что?

– Да?

– Все наши девушки передают вам свои соболезнования в вашей трагической утрате.

– Ох, спасибо, Глория, приятно это слышать.

Не так ли было с французами, когда немцы напали на них сзади, в обход линии Мажино, и им пришлось вылезти с винтовками из бетонных дотов и повернуться лицом к противнику? Я был уверен, что мне надо непрерывно разговаривать по телефону, пока я не буду готов отсюда убраться.

Я набрал номер декана.

– Доктор Тарчман, – начал я.

– Стив, – сказал он, – страшно рад, что вы наконец-то позвонили. Я так переживал. Более неприятную для всех нас историю просто невозможно представить. Ах вы, бедняга.

– Да, Фредерик, это было тяжело. Мы с Деборой, как вам известно, уже довольно давно были не слишком близки, но все равно это было вроде землетрясения.

– Я уверен, это было просто чудовищно.

Между нами пролетел тихий ангел.

– Полагаю, на университет обрушились газетчики?

– Они как муравьи, – ответил Фредерик. – Я в самом деле убежден в том, что они муравьи, разъедающие плоть западной цивилизации.

Второй тихий ангел оказался к тому же паралитиком.

– Хорошо, Стивен, что вы позвонили. Я уважаю ваши мотивы.

– Да мне и самому хотелось позвонить. По телефону мне сейчас проще разговаривать.

– Стивен, вы знаете, что я не слишком набожный человек, но сегодня утром я пошел в церковь. Чтобы помолиться за Дебору.

Я словно увидел, что его седая пресвитерианская совесть ведет его за руку под утренним дождем. Он виделся с Деборой всего лишь однажды на факультетском обеде, но она буквально очаровала его, демонстрируя мне, что готова ради меня на что угодно.

– Что ж, как вам известно, Дебора была набожна, – ответил я, – и, может быть, ей дано было услышать вашу молитву.

Теперь мы оба были растеряны. Я буквально чувствовал, как ему мучительно трудно сказать мне: «О, Господи, надеюсь, что нет».

– Доктор Тарчман, я понимаю, что нам надо обсудить несколько практических вопросов, и в создавшейся ситуации начать, наверное, следует мне.

– Благодарю вас, Стивен, нам действительно надо поговорить. Знаете ли, будет лучше, если университет сможет дать простое объяснение, чтобы удовлетворить этих чертовых муравьев. Я боюсь, что они начнут приставать с расспросами к профессорам и, не дай Бог, к самым паршивым нашим студентам. Вы ведь знаете, что за люди эти репортеры. Им только дай покопаться в чужом белье. – Он прокашлялся. – Не хочу притворяться, Стивен, что я очарован всем набором ваших идей, но я, чего вы скорей всего просто не замечали, всегда пытался оказывать вам протекцию. Мне отвратительна даже сама мысль о том, каким вас могут изобразить в прессе. Сегодня утром мне позвонил один наш профессор, я не буду называть его имени, и передал, что один из его аспирантов, участвовавший в вашем семинаре по водуизму, полагает, что – боюсь, мне придется поставить вас об этом в известность, – полагает, что вы с Деборой практиковали водуистские ритуалы. И уже довольно долго.

– Господи помилуй!

– Этого достаточно, чтобы у публики создалось превратное впечатление о наших профессорах. Высокая эрудиция, добродетель и вдруг такой бред.

– Никогда не думал, что обо мне ходят такие слухи.

– Вы, Стивен, живая легенда.

Его сухой голосок на двух последних словах чуть запнулся – дисциплина, завистливость и порядочность были тремя составляющими натуры моего декана. Впервые в жизни я испытывал к Фредерику нечто вроде симпатии. Он приехал в город несколько лет назад, откуда-то со Среднего Запада, и был назначен деканом: он не хватал звезд с неба, но был неплохим управляющим нашей фабрикой философских наук. Хотя ему, вероятно, порой бывало и весьма трудно. Добрый старый протестантский центр спятившей нации. Я услышал, как его пальцы барабанят по крышке кафедры.

– Хорошо, Фред, что вы предлагаете?

– Первый вопрос заключается в том, в состоянии ли вы сейчас вести свой курс. Я думаю, на него следует ответить отрицательно. – Его голос затворил эти врата почти безупречно.

– Не знаю, – ответил я. – Мне надо недельку подумать.

– Как раз в этом и заключается главная трудность. Мы должны что-то объявить газетчикам прямо сейчас. Масс медиа не выносят вакуума.

– Но, Фредерик, я не могу решать сегодня.

– Да, действительно, это трудно себе представить.