— Эй ты, гениальный! Пошто откалываешься от коллектива?

Не получив ответа, Сеня пошептался со своими дружками и побежал к жилью соседей-минометчиков. Спустя две минуты из землянки автоматчиков выбежал дневальный, крикнул:

— Рядовой Цыбуля! К телефону!

Поднятый из бурьяна Илько нехотя направился в землянку, взял телефонную трубку. В трубке послышался незнакомый голос:

— К вам на границу прибыла бригада дальневосточных поэтов. Хотелось бы встретиться, товарищ Цыбуля. Улизнули вы с Амура — и от вас ни слуху, ни духу. Как дела? Что пишете?

— Хто цэ? А як вы почулы, що я тут служу? — удивился Илько.

— Ну кто этого не знает! — засластило в трубке. — Читаем, читаем. Вот приехали потолковать по душам.

— Та я с превелыким удовольствием. А куды заходыть?

Но трубка вдруг онемела, и озадаченный Илько, постояв возле телефона, устремился к своей тумбочке, открыл висячий замок, извлек туго набитую бумагами брезентовую полевую сумку, прихватил подшивку дивизионной газеты и ходко направился в штаб батальона. Из штаба побежал по землянкам, заглянув даже в санчасть — и ни с чем вернулся к себе.

— Вот вятский и до мэнэ добрався, — добродушно улыбнулся Илько и побрел в землянку положить на место сумку с виршами.

Но едва он громыхнул тяжелым замком, как снова позвали к телефону.

— Ну, мабуть, Москва вызывае!

В шипевшей трубке послышался как будто знакомый голос:

— Товарищ Цыбуля, могу вас обрадовать. Вас вызывают в Читу на слет молодых армейских поэтов!

— А, добра, добрэ. Спасыби за приглашение. Дуже дякую. — Илько понимающе подмигнул дневальному. И тоном человека, которого не объедешь на кривой, добавил: — Только знаете, товарищ, идить вы до чертовой бабушки! — и положил трубку.

Телефон застрекотал снова. Кто-то требовал младшего лейтенанта Иволгина. Иволгин сразу же узнал глуховатый голос Викентия Ивановича, говорившего, видимо, из политотдела дивизии.

— Что же это происходит, товарищ младший лейтенант? Я к вашему солдату с хорошей вестью, а он посылает меня к чертовой бабушке! Как вы воспитываете подчиненных?

Иволгин удивленно заморгал глазами.

— Это недоразумение, товарищ майор. Тут его только что разыграли.

— Разыграли? Ну, я так и понял.

Русанов приказал заготовить для Цыбули-младшего проездные документы в Читу и провести с ним беседу.

Под вечер, когда спала жара и от Вала Чингисхана потянуло прохладой, комсомольцы будыкинской роты собрались за противотанковым рвом на собрание: надо было избрать нового комсорга вместо убывшего по болезни сержанта. Заодно решили пробрать Юртайкина за неуместные шутки над товарищем. Комсоргом единогласно избрали Иволгина. А когда перешли ко второму вопросу, завязался спор: одни предлагали объявить Сене выговор, другие настаивали ограничиться замечанием. Подмога Юртайкину пришла, откуда он ее и не ждал. Поднялся с места Илько и сказал:

— Я не знаю: кто это придумав наказывать Юртайкина? И за что? За шутку. Да як же нам жить без шутки на этой скушной сопке? Меня почему-то называют «пострадавшим». Якый же я пострадавший, як у мэнэ у кармани командировка у Читу? А шо касается розыгрыша, то це сущее недоразумение. Голос нашего Юртайкина я за тридевять земель узнаю. А бигав я по Бутугуру с торбою, щоб вас посмешить — чертей полосатых!

Все понимали, что Илько врал, но врал бескорыстно — хотел выручить товарища. Сеня даже оторопел от такой неожиданности. Он вскочил с места и начал каяться:

— Я, товарищи, не отрицаю своей вины. Есть у меня слабость — подшутить над товарищем. Особенно в такое скучное время. — Сеня приподнял кверху веснушчатый носик, лукаво улыбнулся. Потом смахнул ладонью улыбку и, напустив на себя удручающую серьезность, поставил перед собранием конкретный вопрос: — Но могу ли я, товарищи, исправиться?

Притихло собрание, ожидая, что же ответит Сеня. А он, как бы преодолевая внутреннее сопротивление, с трудом выдавил из себя:

— Нет, товарищи, один не смогу. Только с помощью коллектива!

Громкий смех огласил окрестности Бутугура.

Прошло второе предложение.

А после ужина автоматчики провожали своего поэта в Читу. Друзья покачали его у вагона и водворили в тамбур. Счастливый Илько прощально махнул сумкой с виршами.

Викентий Иванович сидел в землянке, просматривал месячную подшивку газет — готовился к политинформации о текущем моменте. События никак не поддавались анализу, из фактов трудно было делать выводы, и он, кажется, впервые почувствовал, какое трудное время настало для откровенного разговора с солдатами. Все неясно, как будто в тумане. Отшумел Парад Победы. Опубликован закон о демобилизации старших возрастов из действующей армии. Миром и непривычным покоем повеяло с газетных страниц: писали о сенокосах и освоении севооборотов в колхозах, о спортивном празднике и театральных премьерах. И лишь в конце упоминалось о войне на Тихом океане. А что дальше? К чему призывать солдат? За что ратовать?