Шрифт:
Он засунул деньги в карман джинсов, вышел, а я продолжила эскизы для своих концертных платьев в стиле конца сороковых, послевоенных, – и начала пятидесятых... Испытывая небесное блаженство, я погрузилась в атмосферу возрождения и расцвета женственности... Я чувствовала себя, как в райских кущах, als God in Frankrijk... [7] Поэтому трудно даже вообразить мой ужас при внезапном грохоте и последовавшем вопле:
– Триста гульденов!!! Ох, чтоб ты подохла!!! Триста гульденов!!!
7
«Как Господь во Франции» (нидерландск.) – соответствует гибриду между русскими выражениями «как сыр в масле» и «как у Христа за пазухой» (прим. автора).
29
Бледный, как труп, – жуткий, как висельник с выпученными глазами, Хенк держал в дрожащих руках все те же телефонные счета. Дверь, чуть не сорванная с петель, шарахнула по стене ангара – от нее отлетел огромный кусок штукатурки...
– Триста гульденов!!! Триста гульденов!!!
Я видела, что он не в себе. Выйти из этого состояния помогает либо ведро ледяной воды, либо хорошая, полновесная пощечина. Я прибегла ко второму средству. Хенк мгновенно затих. Для закрепления результата я вмазала ему снова. Затем, в качестве превентивной меры, – еще разок. Он задрожал и, судорожно скинув джинсы, попытался повалить меня на матрас.
– Да ты с ума сошел, что ли?!!
Лежа рядом и поглаживая его обнаженный торс, я по-честному пыталась выяснить причину припадка:
– Послушай, но это ведь мои деньги, и я их плачу...
– Ну да...
– Послушай, но ты ведь был абсолютно спокоен... вышел...
– Ну да...
– С тех пор, как ты вышел, прошло (смотрю на часы) целых двадцать минут...
– Да, да...
– ... и тут ты врываешься, как буйнопомешанный. Объясни, что произошло?!
– Соланж...
– Да?..
– Соланж... Я вышел совсем не спокойным, нет... Ты транжиришь деньги, Соланж!.. Так нельзя! У тебя дырка в ладони, как у нас говорят...
– Мне виднее. Мое дело. Мой заработок.
– Нет, ты транжиришь!..
– В любом случае это мои деньги – тебя не касаются...
– Нет, это глупо! Триста гульденов в месяц! [8]
– Однако за двадцать минут, я полагаю, ты мог успокоиться.
– Да, наверное.... Но я, наоборот, завелся... Я сидел у себя наверху и все думал – идти к тебе или нет... и все сдерживал, сдерживал себя... все эти двадцать минут старался чем-нибудь отвлечься... Но... чем больше я сдерживал себя, тем больше, в итоге, распалялся...
8
Сумма, равная примерно ста пятидесяти евро. (Прим. автора.)
Я мягко отстранилась и – оказалась уже по ту сторону черты. Так со мной почему-то всегда. В точке разочарования я теряю интерес тотально. Забываю о человеке мгновенно. Именно так: мгновенно. То есть головой помню – хвори Альцгеймера у меня нет – но в памяти чувств у меня наступает полный и необратимый провал.
– Я ухожу, Хенк.
– Соланж!!! Соланж!!! Ты же сама говорила, что я болен!..
– От этой болезни я не смогу тебя вылечить. И потом: у тебя есть родители.
– Ха! «Родители»! Да это же чокнутые придурки!..
– Я ухожу.
30
Направляюсь на балкон, беру необходимое. Возвращаюсь. Сгоняю Хенка с матраса. С треском распахиваю плотоядные чрева чемоданов и кофра. Начинаю метать туда свои концертные платья, корсеты, веера, юбки, боа...
Когда во французских фильмах французская женщина покидает долговременного любовника или мужа, она ограничивается изящной корзиночкой, на дно которой сердито бросает блузку, шелковый шарфик, флакончик духов, затем прихватывает плюшевого медвежонка – и была такова. А что делать, если из-за работенки в кабаре, антрепризах, шоу – одних только туфель – двадцать три пары? Все они стоят сейчас в ряд под ложей Хенка – омытые, я надеюсь, целительной энергией Ки... Да еще надо помнить о множестве мелких-премелких вещиц, которые необходимо будет сейчас, дополнительно концентрируя мозги, вычленять хирургическим путем из раскиданных, словно взрывом, мелких вещичек Хенка... О, Езус!..
Пока я бегаю туда и сюда по этой враз опротивевшей мне обители, Хенк, парализованно, то есть даже без участия папироски, наблюдает за моими действиями – и вдруг, резко вскочив, начинает, неожиданно для меня, в голос рыдать:
– Я никогда не был счастлив, никогда!!!
Солнце светит ему в орлиный его профиль, и сопли, растянувшись до пола, сверкают, как драгоценные сталактиты.
– Никогда, никогда!! – наклонив голову, он делает несколько шагов, валится на колени и, ловко на них проехав (совсем как Барышников в фильме «White Nights»), перегораживает мне выход из матрасной.
– А я тут при чем?
– С тобой-то как раз был – это я без тебя никогда не был! И не буду! Ты – экс... клю... экс... клю... (всхлипы)... ты – эксклюзивная, Соланж...
– Да отстань! Тебе бы только трахаться.
– Ну и что? А если с тобой никак по-другому?! Вот будет мне восемьдесят, тогда перестану...
– Когда тебе будет восемьдесят, мне будет девяносто пять. Если будет... Дай пройти.
– Не дам!
– Нет: ты дашь мне пройти – и сам, сейчас, вызовешь мне такси.