Меж тем командир корабля зорко осматривался и увидел, как вражеский самолёт промчался мимо, но… пулемётных трасс не последовало.

— Кончились патроны и у голубчика! — весело воскликнул Абрамов. — Довоевались оба. Эх, нам бы боевую машину! Чёрта с два кто ушёл бы… Смотреть за воздухом! Цель близка.

— Есть смотреть за воздухом!

Отыскали партизан, скинули с бреющего мешки с грузом и полезли «в гору». Вошли в облака. И тут Абрамов помрачнел, крикнул бортмеханику:

— Видал?

— Где? — спросил Глыбин и приник к окну кабины.

— Не то ищешь, — более спокойно продолжал Абрамов. — Посмотри на моторы, чуть назад… Видишь?

Глыбин вторично глянул в окно: возле моторов, из-под крыльев отчётливо светились голубовато-багровые отсветы, усиленные отражением облаков. Понял без труда: это ярко светили длинные языки пламени из выхлопных патрубков.

— Моторы работают на богатой смеси и поэтому нас видно со стороны!

— Понял, командир, — ответил Глыбин. — Теперь учтём это дело, отрегулируем.

— А я ещё о «локаторах» да «телевизорах» заговорил! Вот и расскажи про этот случай тем, кто утверждает, что в авиации есть мелочи…

* * *

Был и такой эпизод в лётной жизни Абрамова.

Летели как-то к партизанам в район Пинских болот. По пути надо было пройти над мощным вражеским аэродромом. Погода удобная: облачность чуть не во всё небо. Держали высоту около трёх километров.

И будто назло, как раз над аэродромом противника, облака во всех ярусах расступились и образовалось огромное «окно». Получилось настолько неожиданно для самих себя, что и опомниться не успели, как на земле ярко вспыхнул целый лес прожекторов и миллионы свечей ослепительного света взметнулись в небо на самолёт Абрамова.

— Теперь мы, как майский жук на простыне! — скалил бортрадист Андрей Талалаев. — Все нас видят…

А четверть минуты спустя вокруг самолёта повисли красивые огненные шары разрывов зенитных снарядов, да так близко, что Глыбин, морщась от яркого света прожекторов, негромко, но выразительно сказал:

— Положеньице наше скучное!..

— Это мы ещё посмотрим, — сквозь зубы произнёс Абрамов, закладывая страшенный крен и вводя самолёт и крутую спираль. — Уйдём!

Потеряв метров семьсот высоты, он вышел на время из лучей, но опытные прожектористы снова поймали его в перекрест.

Тогда Абрамов применил свой излюбленный приём: резко задрав машину, он потерял скорость километров до 110 в час, и всё снаряды разорвались далеко впереди — настолько неожиданно для зенитчиков, самолёт как бы «застыл» на месте.

Затем, отжимая штурвал от себя, Абрамов снова набрал скорость и резко развернулся влево и назад. Перед ними оказалось облако, они нырнули в него.

В кабине кисло пахло пороховыми газами…

— Вот и ушли! — с удовлетворением сказал командир корабля.

Однако, выйдя из одной беды, попали в другую: экипаж потерял представление о том, где он находится. Крутые манёвры, нервное напряжение и облачность спутали и карты пилотов.

Первым нашелся бортрадист Талалаев. Включив связную радиостанцию, он уже что-то выстукивал телеграфным ключом.

— Командир, — крикнул он, — я связался с московским пеленгатором. Пеленг: 217 градусов…

— Понятно! — оживился Абрамов, разворачивая самолёт и беря нужный курс. — Спасибо, Андрей. Запроси ещё один пеленг и хватит.

Так благодаря оперативности бортрадиста самолёт по невидимой радиоволне, как по ниточке, лёг на нужное направление и точно полетел к белорусским партизанам…

* * *

Если лётчик не знает погоды на маршруте, лететь ему, всё равно, что с завязанными глазами искать в траве иголку… Вот почему во время войны все воюющие, да и некоторые «нейтральные» страны, стараются скрыть друг от друга состояние погоды на своей территории или даже обмануть противника передачей в эфир заведомо ложных сведений о погоде. Всякая метеорологическая информация считается военной тайной и тщательно сохраняется от разглашений.

Однажды лётчики полка Валентины Гризодубовой получили задание, имеющее важное стратегическое значение: срочно бомбить некоторые военные объекты, расположенные вблизи крупного приморского города в Северной Европе.

Над своим аэродромом висели облака, всего в 50–60 метрах от земли. Известна была погода и для первой половины маршрута. Какова же она дальше и над целью, покрыто, как говорится, мраком неизвестности.

А знать её надо, ибо от погоды зависели не только методы полёта, но и самого бомбометания, запас горючего и средства самолётовождения.